Хайнц был сильно напуган. Сбывались его самые жуткие ночные кошмары – но он стойко принял удар.
«Я поеду, – сказал он маме. – Там будут мои друзья, даже Марго Франк получила такое письмо. Я уверен, что нацисты меня не тронут, если я буду хорошо работать».
К счастью, папа и слышать об этом не захотел. «Кажется, пришло время скрыться из виду», – произнес он.
Думаю, что в тот момент никто из нас не подозревал, что на самом деле значат эти слова. Мы были воодушевлены тем фактом, что в прошлом году американцы вступили в войну, а значит, думали мы, она скоро кончится. Когда папа сказал о необходимости «скрыться», я подумала, речь идет о паре недель, пока неожиданная опасность, нависшая над Хайнцем, не отступит.
Перед тем, как мы скрылись в убежище, мне пришлось преодолеть еще одно неприятное препятствие: удаление миндалин.
Я не ходила в школу из-за болезни, надеясь, что скоро поправлюсь, но мы не могли отправиться в укрытие, пока я была больна. Это подвергло бы нас и людей, которые нас прятали, большей опасности. Однако в больнице мне также нельзя было появляться: нацисты арестовывали пациентов еврейского происхождения. Единственным выходом было удалить миндалины где-то еще, и в итоге папа нашел доктора, согласившегося меня оперировать.
Мысль о том, что мне предстоит операция без необходимого медицинского персонала и оборудования, внушала страх, и у меня ужасно скрутило живот, когда доктор провел меня в свою маленькую операционную и грубо привязал мои руки и ноги к столу.
Он дал мне наркоз, и я перенеслась в некий потусторонний мир медикаментозных видений. Пока продолжалась операция, мне казалось, что я лежу привязанная к столу, а в операционной полыхает огонь, и ослепительное пламя сжигает все вокруг меня, даже воздух горит, в то время как я бьюсь и пытаюсь высвободиться от ремней, связывающих мое тело, и кричу, кричу в припадке дикого ужаса, но не могу вырваться.
Трудно вообразить жизнь в убежище, ограниченную до маленького тихого пространства.
Люди часто спрашивают меня, как я смогла выдержать жизнь в запертой маленькой комнате?
Вспоминая, какой я была громогласной, любящей проводить время на свежем воздухе, я сама задаюсь этим вопросом. Я была деятелем, а не мыслителем, как Хайнц, но убежище не могло предоставить пространство, чтобы делать «колесо» на руках, и там нельзя было заниматься шумными домашними делами, например, повесить полки, что могло бы как-то отвлечь.
