— Это как?
— Некоторые сразу умирают. От боли, страха.
— Это везение?!
— Медленно подыхать от голода, зная, что — вот это всё, конец — хуже. Поверь, я видел.
Дагур помолчал. Затем произнес:
— Так, значит ты и вправду счастливчик. Что работу здесь нашел.
— Ага. Видишь, как мне везет. Счастье из меня аж через край переливается, боюсь утонуть в нем. Сейчас посетители вернуться и продолжу блаженствовать.
Курти встал и начал собирать со стола тарелки. Все пустые. Хоть он и проверил каждую.
* * *
Спал на чердаке. В углу была навалена солома. И однажды летом он ее менял. Год назад. Или два. Уже не помнил.
Сон никак не шел. Несмотря на пережитое днем на площади, сильнее всего терзал не ужас произошедшего, а голод. Он давно вытеснил все остальные чувства.
Впервые отсекли руку его близкому знакомому. Всех остальных толком не знал. Пересекались раз-два на улице и все. А с Колокольчиком был знаком лично, несколько раз помогал ему и даже основы ремесла карманника впервые показывал ему именно Курти.
Прежде чем подойти к окну набросил на плечи кусок дерюги, подобранный летом у портовых конюшен. Вымазанный смолой кусок покрывала с повозки, выброшенный за ненадобностью, не грел, но мог защитить от ветра.
Черный ломанный контур городских крыш слабо различим в синей ночи. Единственный источник света — светлое пятно над морем. Счастливчики, получившие работу в порту, смолили по ночам корабельные корпуса. Костер под чаном не затухал никогда.
Как там сейчас Колокольчик — выжил ли? Если да, то, где он? Помочь бы ему, но как? Еды и то не принести, не то, что бинты или лекарства.
При мысли о еде поморщился, затем что-то вспомнив, сбросил дерюгу, тихо спустился в общий зал и полез под стол. Полы здесь моет только он и завалявшийся в углу кусок хлеба, который выскочил из руки, когда окликнул Бен, никто не нашел. Курти изогнулся на полу в неудобной позе, двумя пальцами дотянулся до подсохшего куска, ухватил и так же тихо вернулся к себе на чердак. Прежде чем съесть хлеб осторожно сдул с него грязь.
Сделать это в темноте было трудно, но он неплохо видел в темноте. Привык к ней. Как и к холоду.
— Отдать кормовой!!!
Эрик шарахнулся от собственного боцмана. Несмотря на небольшой рост, голос у Фроста был громовой. Когда он отдавал приказы, ему отвечали все портовые собаки, и удивительно как рыба в море не всплывала. Хотя может и всплывала, кто ж видел?
— Фрост! Здесь глухих нет. Тебя все слышат.
— Виноват капитан, привычка.
