шедевра — убил бы не колеблясь.
— Аллилуйя, — буркнул военный трибун.
— Аллилуйя, — согласился Папа Лусэро.
Он стоял выше по склону, у кустов аспалатуса, полускрытый ветками: карлик в пижамной куртке без штанов. В пальцах Папа вертел сорванный лист — мял, нюхал, морщился. Казалось, он подумывает заварить себе красного чаю. С чудовищным пауком у этого Лусэро Шанвури не было ничего общего. Увидеть Папу таким же, каким Тумидус пятью минутами раньше видел его во дворе Папиного дома, стало для военного трибуна самым большим потрясением в жизни. Потрясений в Тумидусовой жизни хватило бы на штурмовой легион, встречались разные — с громом, молнией и скрежетом зубовным, — но сегодня Гая Октавиана Тумидуса пробрало до печенок.
Лусэро Шанвури — обычный пассажир?!
— Ты глянь! — Борготта наклонился к военному трибуну. Ухватил за рукав, задышал в самое ухо. — Нет, ты глянь! Видишь?
— Вижу.
— И что скажешь?
— Мне больно на него смотреть. На паука смотреть было страшно, на старика — больно. Знаешь, это его унижает.
— Унижает? С чего бы?
— Мы вытащили его в космос. Мы совершили чудо. Мы рассчитывали, что он здесь останется, выживет… Как он здесь выживет? Как останется? Как мы его оставим, а?! Гори оно огнем, такое чудо!
— Ты о чем?
— Я? О Папе. А ты о чем?
— Я о паутине.
— Где ты видишь паутину?!
Тумидус воспрял. Где паутина, там и паук, а значит, не все потеряно.
— Солдафон, — вздохнул Борготта. — Я и забыл, какой ты узколобый солдафон… Разуй глаза!
Действительно, Папа был опутан паутиной. Руки, ноги, шею украшали серебристые петли. Талию поверх куртки охватывал кружевной пояс. Сходства с пауком это Папе не прибавляло — скорее с мухой, угодившей в сеть.
— Нет, ты глянь! — упорствовал Борготта.
— Гляжу, отстань.
— Сюда гляди!
Борготта поднял левую руку, блестящую от паутины. Тронул сетчатую гирлянду, висевшую на шее. Ткнул пальцем в Тумидуса:
— На себя посмотри!
Паутина была на всех. В отличие от настоящей ловчей паутины, движений она не стесняла. На первых порах никто и внимания не обратил на легчайшую, невесомую сеть. Нити тянулись от одного члена колланта к другому, опутывая, связывая отряд воедино. Папа Лусэро не стал исключением: паутина ясно подтверждала, что антис — член колланта.
Тумидус дернул паутину. Рванул изо всех сил.
Прочная, зараза!
— Эй! — позвал Папа. — Эй, вы здесь?
— Что тебе?
— Я, кажется, тону.
Военный трибун побледнел. Только свихнувшегося Папы ему не хватало для полного счастья. Нашел где впадать в маразм — в открытом космосе!
