Коричневая трава, мощные стволы деревьев… Ничто не мешало Вулфу медитировать. Вскоре осень плавно перетечет в зиму, и землю заметет снегом. Вулфу нравилось белое безмолвие зимы.
Внезапно до его слуха донесся шорох листвы. В тишине осененного леса эти звуки казались громовыми раскатами. Вулф сразу же понял, кто идет. Возможно, шаги были слишком тяжелыми для ребенка, но слишком легкими для мужчины? Или Вулф чувствовал присутствие Аланы? Он вдруг ощутил прикосновение грубой коры к затылку, и это вернуло его к действительности.
Вулф понял, что действительно ощущает присутствие Аланы. Он даже знал, какое выражение хранило ее лицо в эти минуты. И он знал, что она наблюдает за ним сейчас.
Ему вдруг захотелось уйти, избежать встречи с ней, но он не мог двинуться с места. В лесу стало тихо. Шум шагов за спиной Вулфа замер.
В ушах Аланы шумела кровь. Вулф, должно быть, слышал ее шаги. Однако он стоял, не шевелясь, у дерева. Сердце бешено колотилось в ее груди, дыхание было прерывистым и учащенным. В порыве чувств Алана подошла к Вулфу, обхватила его за талию и приникла щекой к его груди. Она надеялась, что правильно поняла его молчание как сигнал к примирению.
– Прости, Вулф, – промолвила она, боясь, что ее голос сорвется. Алана подняла голову и взглянула на Вулфа в ожидании ответа, но он продолжал упорно молчать. – Я действительно сожалею о том, что произошло.
– Какое холодное слово «сожалею», – произнес он. – Люди употребляют его вне зависимости от того, жалеют они о чем-то или нет.
Из его рта вырвалась струйка пара и растаяла в холодном воздухе. Ветер подхватил его голос и отнес в сторону. Алана восприняла это как наказание: ледяной ветер играл словами Вулфа, не давая ей хорошо их расслышать. Казалось, природа ополчилась на Алану за ее жестокость. Ее вдруг охватило желание убежать отсюда. Алана полной грудью вдохнула студеный воздух, и в ее легкие вонзились ледяные иголки.
Вулф наконец пошевелился, но не отошел от дерева.
– Ты этого не знаешь, Алана, но после гибели… после того, как родители оставили меня, я нигде не находил ответа, почему у меня нет ни матери, ни отца, ни дома, ни надежды. Повсюду я слышал одно и то же: «я сожалею», «мне очень жаль». Опекуны часто повторяли эту фразу: «Мне тебя очень жаль». И я возненавидел эти слова.
– О, Вулф… – вырвалось у Аланы, и она отошла от него.
Под ее ногами хрустнула ветка. Вглядевшись в лицо Вулфа, она увидела в его глазах то, что никак не ожидала увидеть, – боль и нежность. У нее перехватило дыхание от жалости к нему. Мягкие складки залегли вокруг его рта, придавая лицу выражение детской беззащитности. Слезы готовы были хлынуть из глаз Аланы.
