Время от времени Герман Казимирович одобрительно покачивает головой. Когда я возвращаюсь к встрече с Серовым, полковник впервые прерывает меня:
— Насколько я сумел разобраться в твоей теории, парень попал, так сказать, в «зону риска».
— Пожалуй, вы правы, — соглашаюсь я.
«А ведь действительно, с Дмитрия глаз нельзя спускать. Вопрос, где взять столько людей!..»
Осколки противно хлестали по стволам и ветвям деревьев, заставляя пригинаться к земле, выбирать новые и новые укрытия.
— Володя! — крикнул Голиков, на мгновение опуская автомат. — У тех двоих были «шмайсеры», ты заметил?
— Конечно! А груз они бросят в самом крайнем случае. Оцепление замкнется минут через двадцать, нужно продержаться. Эх, сейчас бы полвзвода, и крышка гадам!
За оврагом послышались приглушенные крики. Если бы не приказ, Голиков никогда не стал бы сидеть и ждать на одном месте. Володя, без сомнения, тоже.
Крики прервались, справа раздвинулись кусты, и на поляну выбежал политрук. Лицо его было в крови.
— К ним подошла помощь с той стороны, — прохрипел он. — За мной, ребята…
Договорить старший лейтенант не успел. В каких-нибудь пяти метрах оглушительно рвануло — били из МГ наугад. Политрук неестественно выгнулся назад, ноги распрямились, увлекая безжизненное тело на мягкий зеленый ковер.
…— А где находился Тюкульмин в ту ночь, когда убили таксиста? У него было, как вы выражаетесь, алиби?
— Мать Тюкульмина утверждает, что вечером восемнадцатого Анатолий из дому не выходил. Правда, около одиннадцати часов она пошла спать…
Близ приземистых срубов, на скорую руку поставленных в лощине, не было видно ни живой души, только пегая корова, печально бренча колокольчиком, маялась у привязи. Он быстро шел знакомой тропинкой и думал о вчерашнем разговоре с Оксаной. Оказывается, преградой к свадьбе стал ее двоюродный брат, которого Голиков почему-то раньше в глаза не видел. «Замиж за москаля зібралась, та краще я власнымы рукамы…» Брата необходимо приструнить, а Оксану забрать на заставу. Завтра же. Герман Казимирович поймет.
Вдруг сердце его похолодело. Когда он последний раз был у родителей Оксаны — измученных или напуганных чем-то неразговорчивых крестьян — как же он сразу не обратил внимания: из-под вороха белья, лежащего на сундуке с плоской крышкой, выглядывала газета. Он видел ее мельком, убеждая отца дать согласие на свадьбу, но… шрифт! Шрифт был не совсем обычный.. Конечно! Точно такой, как на подрывной литературе, показанной политруком за день до его последнего боя.
