– Восемь лет? – удивленно заметил я. – Да, видимо, восемь.
– Конечно восемь, Оно-сан. И для меня огромная привилегия – работать рядом с таким талантливым человеком, как ты. Хотя порой твои работы и заставляли меня чувствовать собственное убожество. И все-таки это большая привилегия!
– Ты преувеличиваешь, – улыбнулся я, продолжая работать.
– Ничего подобного, Оно-сан! Я уверен, что ничего не добился бы за эти годы, если бы не имел постоянного источника вдохновения в виде твоих работ, которые рождались у меня на глазах. И ты, несомненно, заметил, чем моя скромненькая «Осенняя девушка» обязана твоей великолепной «Девушке на закате». Это всего лишь одна из многих моих попыток, Оно-сан, подражать твоему блеску. Слабая попытка, я понимаю, но все же Мори-сан был так добр, что даже похвалил мою «Девушку» и сказал, что для меня это значительный шаг вперед.
– Хотелось бы знать, – пробормотал я себе под нос, перестав водить кистью и глядя на холст, – а это тоже послужит тебе «источником вдохновения»?
Я некоторое время созерцал наполовину законченную картину. Потом посмотрел на Черепаху поверх старинного котла с водой, подвешенного между нами. Не замечая моего взгляда, он продолжал с энтузиазмом трудиться. С тех пор как мы с ним познакомились у мастера Такэды, ему удалось немного поправиться, а свойственный ему в те времена растерянно-испуганный взгляд сменился почти не сходившим с лица выражением детской радости. Кто-то, помнится, сравнил Черепаху со щенком, которого только что приласкали, и в тот день он мне действительно показался ужасно похожим на счастливого щенка.
– Скажи, Черепаха, – спросил я, – ты сейчас вполне доволен тем, как тебе работается?
– Очень доволен, Оно-сан, спасибо тебе! – незамедлительно откликнулся он. Затем все же посмотрел на меня и, улыбаясь, торопливо прибавил: – Хотя до тебя мне, конечно, еще далеко, Оно-сан.
Он продолжал писать, и я, немного понаблюдав за ним, снова спросил:
– А тебе никогда не хотелось попробовать какие-то иные, новые методы… иной подход к живописи?
– Иной подход, Оно-сан? – переспросил Черепаха, не поднимая глаз.
– Признайся, разве честолюбие не побуждает тебя создать когда-нибудь подлинно значительное произведение? Я имею в виду не просто очередную удачную работу, которой мы тут, на вилле, будем дружно восхищаться. Я говорю о произведении, имеющем истинную, непреходящую ценность. О работе, способной стать существенным вкладом в нашу национальную культуру. Именно в этом смысле я и говорил о необходимости иного подхода к творчеству.
