из тыквенной миски, или от криков лесных козодоев во время полнолуния, а иногда даже услышав отдаленное рычание ягуара. А кто-то просыпается посреди ночи от случайных комментариев других по поводу услышанных ими голосов. Из-за этих постоянных помех сновидения перетекают в бодрствование, а бодрствование – в сновидения, переплетаясь друг с другом. Сновидения – мои собственные, соседей по дому, включая одинаковые сны, которые снились нам всем, и даже сновидения собак, – привлекали мой интерес этнографа во многом из-за того, что в них так часто фигурировали создания и духи, населявшие лес. Сновидения – это тоже эмпирический материал, они в своем роде реальны. Они происходят из мира и воздействуют на него, и умение почувствовать их особую логику и хрупкие формы воздействия помогает нам понять что-то о мире по ту сторону человека.
Рассуждение в этой книге строится на образах. Некоторые из них происходят из сновидений, тогда как другие – конкретные примеры, случаи из жизни, загадки, вопросы, головоломки, странные сопоставления и даже фотографии. Эти образы могут на нас влиять, если мы им позволим. Моя задача – создать условия, необходимые для такого рода мышления.
Эта книга – попытка столкновения, попытка оглянуться в ответ, принять адресованный нам вопрос руна-пума и сформулировать ответ на него. Перенимая название незаконченной Пирсом книги (Peirce, 1992b), можно сказать, что этот ответ – моя «догадка на загадку», заданную Сфинксом. Это мое восприятие того, чему мы можем научиться, обратив этнографическое внимание на то, как вопрос Сфинкса может изменить человека. В антропологии делать заявления о человеке и о том, что происходит по ту сторону от него, – опасное предприятие. Мы – мастера ставить под сомнение доводы, обращаясь к скрытым контекстам. Этот антропологический козырь прячет в рукаве каждый хорошо обученный антрополог. Поэтому-то данный проект необычен и потребует от тебя, читатель, толику доброжелательности, терпения и готовности приложить усилия к тому, чтобы пропустить через себя идеи, изложенные в книге.
С этой книгой вы не окунетесь тотчас в запутанные «природно-культурные» («natural-cultural») миры (Latour, 1993), наблюдение которых стало отличительным признаком антропологического подхода к изучению нечеловеческих существ. Скорее, книга стремится к более деликатному погружению в тип мышления, который постепенно развивается в ходе повествования. Сначала рассматриваются очень простые вопросы, благодаря чему сложность, контекст и запутанность становятся объектами этнографического анализа, а не его бесспорными условиями.
