— Не спешите, люди добрые! От судьбы-то не уйти! Молитесь лучше! Б-бе-е-е! — похабно и отчетливо проблеяло из центра пентаграммы на круглом потолке, и двери сами собою захлопнулись.
Зато вдруг ни с того ни с сего распахнулась та, потайная дверь, и мимо ног Сергея пронеслась крупная мясистая собака с распахнутой пастью и фосфорическими глазами. Она беззвучно сиганула по церкви к давящимся у безответной двери мужикам. Облюбовав себе крайнего, собака прыгнула ему на грудь, повалила и стала трепать за горло… Вскоре к ней присоединилась еще одна собака, и еще, и еще — Сергей потерял им счет, а собаки — большие и малые, хвостатые и бесхвостые — все бежали и бежали, сверкая светофорной зеленью глаз, набрасывались на людей, тянули зубами живое мясо, сорили кровавыми ошметками… Покончив с деморализованными обитателями Больших Холмов, собаки все до единой выскочили в открывшуюся тотчас дверь и растворились в сырой наружной ночи…
Из живых в церкви, если не считать Аполлона Леонардовича, не оставалось никого, кроме Сергея. Да и тот сам себе казался живым лишь условно. Хотя… Что это шевелится в темном углу за жаровней?
— Это поп. Я дал ему отсидеться и вспомнить псалмы, — небрежно проговорил Аполлон Леонардович, все так же сжимая Сергееву руку.
Из-за жаровни — точно, показалась башка отца Филарета. В церкви еще пылало три факела, закрепленных между бронзовыми стойками ветвистых канделябров, и мужественный священник в этой адской подсветке показался еще гаже, чем был. Насколько смог заметить Сергей, и борода, и ряса батюшки были измазаны как будто блевотиною, а в крысиных глазах больше не оставалось и следа рассудка.
…Топор тяжко свистнул в воздухе и с хрустом врубился в лысую голову. Аполлон Леонардович покачнулся, выпустив Сергея, и — как есть, с топором в виске, — неподвижно уставился на Филарета.
— Ну всё, поп, это была твоя последняя выходка, — фамильярно и вкрадчиво мурлыкнул Аполлон Леонардович, легко вырвал из головы топор и, зияя сухой темной пробоиною, плавно потёк навстречу священнику.
Филарет замахал руками, творя крестное знамение, и дико завопил:
— Бесовство-о непотрребное!!! — потом, воровски выхватив из-под рясы бутылку, где на сей раз была именно святая вода, швырнул ее, словно гранату, в лицо Одержимого.
Бутылка звонко разбилась об эту цель, не причиня ей, в отличие от топора, ни малейшего ущерба.
— Тупица! — рассмеялся Аполлон Леонардович утираясь, — жалкий тупица…
