Там, где он ожидал увидеть занавешенное окно, открылась вдруг бескрайняя зернистая пустота. Вглядываясь в нее все глубже и глубже, Сергей Михайлович Федоров увидел, что она состоит из множества темных подвижных пятен… Да это же люди! Тысячи призрачных людей! Учитель не знал, каким образом ему удается видеть, но знал наверняка, что видит — толпу осиновских крестьян, козлобородого комиссара, мышастые силуэты немецких солдат, зеленые силуэты солдат советских… И еще множество силуэтов, вплоть до Галки из октябревского сельмага и ее «пацаненка»… А где-то с краю и вверху Сергей увидел Ливера в окружении своих жертв. Из-за локтя знакомого людоеда выглядывала голова Эдика-Фыргана и тут же стоял, мерцая, знакомый эфэсбэшник Петр…
Наваждение продолжалось. Призраки тех, кто в разное время расстался с жизнью в Осинах, посверкивали и колыхались во тьме, точно светящийся планктон в толще океанической воды.
— Их уже и теперь немало, но со временем будет еще больше… И все они ждут, терпеливо ждут, пока человеческая рука, исполненная нечеловеческой силы, помноженной на мощь нескольких поколений, не укажет им направление атаки… Они с радостью подчинятся ей! Пока ты себе и представить не можешь, насколько это огромная и послушная сила. В этом ты схож с остальными людьми. Но, в отличие от них, скоро у тебя появится возможность осознать эту силу. А лет через тридцать, — когда ты… когда мы станем сильнее, — и распорядиться ею… О, это будет… Это будет… А впрочем, тебе и этого понять еще не дано… Но ты можешь не сомневаться, что тебе светит подлинное могущество. Конечно, по человеческим меркам — абсолютно незаслуженное. Но, тем не менее, абсолютно законное — по одному только праву твоего рождения.
…И неужели оно хуже той унизительной преходящей власти над тремя-четырьмя десятками несчастных детей?! Или докучливой привязанности той неопрятной скучной толстухи, что по глупому недоразумению станет матерью твоих наследников? Неужели все, что ты можешь получить в этот день, не стоит инфаркта в сорок, инсульта в пятьдесят и полного паралича в семьдесят?? Ежедневной бессмысленной каторги, жалкого «желания добра», казенных открыточек к очередному — летию и в финале — брезгливого равнодушия и забвения?? Неужели хоть минута этой власти не стоит всей будущей человеческой «карьеры»!!
Сквозь колышащуюся туманность проступил оконнный переплет, и она размылась в воздухе без следа.
— Можешь не сомневаться: я знаю, что тебя ожидает в так называемом «реальном» мире. Я знаю про тебя все, и пусть это не унижает тебя. Ведь я не заинтересован в том, чтобы тебя унизить…
