Наследство одержимого | страница 56
А потом было то, что было — коридоры, наручники, протоколы, погоны, тупые рыла над ними, идиотские полупонятные вопросы. Зал, полный людей. Клетка. Истеричные бабы в черных платках, тянущие к нему жадные руки («О, дайте, дайте!! Мне-е-е!!! Я сама-а его раздеру-у-у!!!»). И темно-бурые исцарапанные стены камеры — на долгие, долгие месяцы… Его смерть ошивалась где-то совсем рядом, возможно, даже за стеной. Любой лязг замка мог стать приметой скорой встречи с нею. Да, он оказался слабее, он проиграл и заслуживал за это самой естественной кары… Но до чего же страшно, ужасно хотелось ему жить! А изменить что-либо было не в его тогдашних силах.
Впрочем, скоро все изменилось само — неожиданно, странно. Ливер вдруг перестал ощущать свою близкую гибель. Он вначале сам удивлялся этому, а потом вдруг просто понял: смерть как таковая ему действительно пока не грозит. И когда к нему в камеру ввалилась молчаливая вооруженная толпа с лицами, скрывавшими под казенной неподвижностью страх и любопытство, он был спокоен. Спокойно, даже мягко протянул толпе свои огромные руки — на них в очередной раз щелкнули тесные наручники, и Ливера спокойно вывели из камеры смертников.
А дальше — снова гулкие зарешеченные коридоры, зажатый четырьмя стенами тюремный дворик, болотно-черный, цвета живого рака, глухой автофургон, блестящая цепь крест-накрест на груди (концы прикованы к сиденью), два конвоира с автоматами — напротив. Лязг дверей, сумрак, скрежет засовов… И в очередной раз — коридоры, решетки, камера, низкая железная койка. Ремни и зажимы. Смерть? Нет, смерти, пожалуй, не было и там. Но шли недели, и Ливер все отчетливее осознавал, что только ремнями и зажимами дело не ограничится. Над ним, над его мозгом все ниже нависала страшная опасность…
И вот в одну прекрасную ночь в сиянии ядовитых галлюцинаций ему явилась церковь с багровыми лучами в окнах. И Голос, давший ему понять, что он может, что он должен себя спасти — так, как никогда еще не спасал. Правда, проделать это уже не ради себя самого, а ради… Но кого? Вот этого Ливеру постичь было не дано. Он чувствовал себя Частью, Слугой, но это совершенно не унижало его — наоборот… Именно теперь он и чувствовал себя по-настоящему сильным.
Свои новые возможности он испробовал на охранниках — тонком и толстом, явившихся в очередной раз проверять его. А возможно — и готовить к неведомым долгим мучениям. За Тонким и Толстым последовал еще один — безусый и безмозглый часовой на пропускном пункте. Этого можно было бы, конечно, и оставить, но уж больно глупый был у него вид — так и напрашивался на что-нибудь непоправимое. Таких сама природа велит карать…