— Конечно, есть.
Она визжит, когда немного выплескивается лимонада ей на бок и на пол, но я не
отпускаю. Ей удается поставить кувшин, прежде чем я зарываюсь своим лицом в ее шею, покусывая и целуя нежную кожу. Она на вкус, как апельсинка.
— Итак, — говорит она, затаив дыхание, и я могу чувствовать, как ее пульс
ускоряется под моими губами. Я опускаю руку к ее попке и жестко сжимаю, в то время
как прижимаюсь к ней. – Я должна спросить, как все прошло?
— Я расскажу тебе все, — бормочу я, — позже. Но на тебе надето это платье, и ты
сделала мне пьянящий лимонад в этот жаркий день, поэтому боюсь, что займусь сначала
тобой.
Я подношу свои губы к местечку за ухом, где ее новейшая татуировка. Она на
испанском, где говорится: «Любовь по-испански – это ты», то, что я сказал когда-то Вере
в Ла-Альберке, когда впервые влюбился в нее. Это и по сей день так. Я провожу кончиком
языка по словам, и она вздрагивает подо мной. Она никогда не может сопротивляться
этому, хотя, никогда, кажется, и ничему не сопротивлялась.
Я люблю это в ней.
Я достигаю молнии на задней части ее платья и медленно начинаю тянуть ее вниз, пока грудь не оказывается снаружи. Я сжимаю ее, мой рот слегка задевает соски, от чего
они морщатся. Я не тороплюсь, желая насладиться каждой минутой с ними в этом ярком
свете, в этой прохладной кухне, в этом жарком городе.
Она стонет, когда я преднамеренно вывожу своим языком круги вокруг них, и
начинает водить пальцами по моим волосам, мягко дергая их. Это заводит меня, оказывает влияние прямо на мой член, но он уже тверд, как сталь, и выпирает из штанов.
Одним плавным движением я беру ее на руки и перекидываю через плечо, как
пещерный человек. Она испускает смешок, игриво пиная ногами меня в живот и стуча
кулаками по спине.
— Отпусти меня, ты — плохой человек, — говорит она с притворным страданием.
Я пробурчал что-то, а затем кидаю ее на диван. У нее нет времени, чтобы прийти в
себя; я оказываюсь на ней через секунду, стаскивая ее платье через голову и отбрасывая
его на журнальный столик. Я смотрю вниз на ее тело, лежащее на подушках, бледное и
нежное одновременно для меня, и беру ее за икры, подтягивая ко мне, пока ее попка и
бедра не оказываются на подлокотнике, а ноги свисают по сторонам.
— Разденься, — приказывает мне Вера, но я лишь слегка ей улыбаюсь. Я разденусь
только после того, как займусь сначала ей. Она всегда на первом месте. Это правило, хотя
