Обед подан, и вскоре их переговоры переходят к спорту, фильмам, погоде. Я
улыбаюсь и киваю, но в голове у меня бардак. Одна часть меня чувствует себя так, что
готова лопнуть от счастья от перспективы самореализации, в то время как другая часть
упирается ногтями, боясь этого, боясь больших изменений.
Мы оставляем ресторан вместе, и я говорю им, что позвоню в пятницу. Они
прощаются со мной так, будто уже знают мой ответ. Может быть, и я тоже его знаю. Тем
не менее, я делю свою жизнь с Верой и не принял бы решения, не поговорив с ней, даже
если бы был на сто процентов уверен.
Мы делаем два шага вниз по растрескавшимся бетонным ступенькам, прежде чем
фотовспышка вспыхивает мне в лицо. Худой фотограф с прической маллет (прим.: вид
стрижки 80-х – длинные волосы сзади, заметно короче по бокам и спереди) приседает
вниз, делая наш снимок. Я видел его раньше, нагло фотографирующего меня и Веру по
вечерам, но это было много месяцев назад.
— Почему Матео Казаллес встречается с Атлетико? — спрашивает фотограф, но
Педро лишь улыбается и немного отмахивается рукой, прежде чем повернуть налево. Я
иду прямо, фотограф следует за мной, легкой целью.
— Вы снова возвращаетесь в Атлетико, Матео? – упорствует он, и я немного
поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.
— Вам больше нечем заняться? – говорю я и продолжаю идти. Он, слава богу, не
идет за мной за угол.
К тому времени, как я вернулся в квартиру, солнце было в самом пике, и улицы, даже в нашем районе, элегантном пригороде Саламанке, пахли мусором и пылью. В
здании можно было передохнуть в прохладе, и когда я открываю дверь нашей квартиры, то Вера стоит в сверкающей кухне, помешивая кувшин лимонада.
— Ну, разве не приятное зрелище? – спрашиваю я, когда положил ключи на стол, помня особую английскую фразу.
Она поворачивается ко мне и широко улыбается. Вера похожа на домохозяйку с
1950-х с глазами роковой женщины. На ней было обтягивающее желтое платье, которое
показывало ее полную грудь и широкие бедра, а шелковый с узором платок убирал
волосы со лба. Но ее татуировки и черные сникерсы с высоким берцем напоминают мне, что она не похожа ни на одну домохозяйку, которую я знаю.
— Очень хорошо, — говорит она, всегда радуясь, когда я помню особенности ее
языка. Она поднимает кувшин. — Не волнуйся, в нем есть водка.
Я улыбаюсь ей и оборачиваю свои руки вокруг ее талии, притягивая к себе.
