— Ну, дети мои кроткие, сотворили жилище добротное, — удовлетворенно сказал Афоня Дмитриев, расправляя непривычные к труду, усталые плечи. Петруша Ошушков что-то невнятно забормотал, шлепая толстыми губами, неразборчиво, словно бы про себя.
— Чем ты обижен, Петруша, — спросил его Афоня.
— Я говорю, больно быстро все сделали, да небось непрочно: ее тронь, а она и того, повалится.
— Ах вон оно что! Повалится!
— Стены, не говорю, может, и постоят с годик, крышу снег должон провалить, слабая она.
Афоня укоризненно покачал головой.
— Голова у тебя слабая, вот что плохо!
— Ты меня не трожь, расстрига окаянный, а то осерчаю, знаешь.
— Не кипи, самовар, расплавишься. А ежели я залезу на крышу, тогда как заговоришь? — спросил Афоня.
— И лезь хоть на стену, мне-то что.
— А на спор? Не провалится, на своем горбу повезешь меня до Красных ворот, а провалится, я тебя.
Поспорившие ударили по рукам, и Афоня бодро полез по лестнице наверх. На кровле он осторожно распластался, благополучно долез до конька и уселся там с победоносным видом. Кровля тряслась и скрипела.
— Ну что, Петруша, приготовляй спину! — закричал Афоня, нащупывая ногой, обутой в сапог, жердь потолще. Он оторвал руки от опоры и, балансируя, закачался на ногах. — Во, гляди, на ногах стою, а хоть бы что!
Однако он все же перестарался: жердь предательски треснула под ногой, он качнулся сначала влево, потом вправо, присел, теряя равновесие, кровля затрещала, все ахнули и не успели опомниться, как Афоня исчез, провалившись сквозь кровлю.
Все вбежали в дверной проем в стене. Афоня висел на руках, а его рубаха зацепилась за жерди кровли и задралась; под рубахой обнаружились старенькие, дырявые портки, заправленные в сапоги.
— Ребятки, помогите слезть, руки устали, не держат, — жалобно попросил Афоня, и в ответ ему раздался оглушительный хохот.
— О-хо-хо! — захлебывался Степан, держась за голову, на которой красовалась похожая на недопеченный блин красная шапочка. — Висит! А-ха-ха!
— И головы не видать!
— Болтается, как пугало!
— Подрыгай, подрыгай ногами-то!
Даже Никон Шилов улыбался.
Афоне было не до смеху.
— Нашли потеху — человек задыхается! — укорял он друзей. — Ежели отпущусь — воротник удавит. Воротник расстегните!
Степан внял его мольбам. Он влез наверх, лег на кровлю и расстегнул ворот Афониной рубахи. Уставший висеть Афоня приготовился прыгать.
— А далече до земли-то будет, ребятушки? — вопрошал он, болтая ногами.
— Да нет, полсажени, не боле! Прыгай смело!
