— А что же молчат другие старцы, настоятель, келарь Авраамий?
— Они ничего не знают. Келарь далеко — в Москве, а старцы не любят, когда вмешиваются в их дела. Настоятель же — человек слабый, он ничего не может.
— Но правда ли это?
— Я сам все видел, своими глазами. В прошлое воскресенье я вместе со всей братией допоздна молился и устал к ночи, но не спалось мне тогда. Кругом темь, а возле двери в подвал, где хранятся деньги и сокровища, что-то светится. Я подошел и увидел казначея Иосифа со свечой в одной руке и с кожаным мешочком в другой. Тут он споткнулся. Золото и серебро так и зазвенело на каменных ступенях…
— По описи денег и иного имущества можно доказать, что казна ограблена?
— Можно.
— Посмотрим опись завтра же.
— Князь, дозволь тайно проверить казну, без ведома казначея и всех старцев.
— Почему же тайно?
— Чтобы монастырских людей зря не тревожить. А ежели учинить тайное расследование, то все будет тихо и спокойно. Место казначея займет другой, а Иосифу доверят писать книги или еще что-нибудь делать, и на этом все кончится. Ключи от монастырских подвалов я прикажу сделать знакомому мне кузнецу.
Князь немного помедлил. Он понимал, что тяжкое обвинение могло быть обычным наговором. Однако же он, как воевода, головой отвечает за сохранность казны и не может допустить, чтобы ее расхищали.
— Ну ладно, дьякон, — сказал наконец Григорий Борисович, — проводи свое тайное расследование, — однако помни: ежели донос твой страшный не подтвердится, а ты имя мое упомянешь, что-де я тебе велел розыск учинить, — кожу на живом велю содрать.
В келье монастырского казначея холодно. Иосиф со скрипом закрыл за собой низкую массивную деревянную дверь, устало опустился в кресло. Ноги опухли после долгих часов стояния в Успенском соборе, голова гудела от пения соборного хора, просившего заступничества у бога и кары на врагов, на губах осел кисловатый привкус серебряного креста.
Снаружи долетал назойливый всхлипывающий визг пилы, вгрызающейся в сухое бревно. Наступившие ясные и холодные дни подстегнули беженцев и стрельцов, многим из которых было негде жить. И работа закипела. Наспех возводили стены, настилали низкие потолки.
Почти под самыми окнами кельи человек пятнадцать копали неглубокий ров под основание избы.
Иосиф вышел из кельи. Плечистый, невысокий парень, Степан Нехорошко, в рубахе с засученными рукавами заметил подошедшего старца.
— Что, отец, нравится, как работаем? — обратился он к Иосифу, втыкая лопату в землю.
