* * *
Долгим был путь, пройденный мною, но прежде чем совсем отложить перо, я все же потрачу еще немного времени, потому что хочу понять, почему Англия (мать несравненных умов) стала суровой мачехой поэтов, которые, конечно же, разумом превосходят всех прочих, ибо творения их — плод только их разума, они созидают, полагаясь только на себя, и ничего не заимствуют у других. И как же мне не крикнуть:
Musa, mihi causas memora, quo numine laeso?
[300]Милая Поэзия, в древности короли, императоры, сенаторы, великие полководцы, такие, как Давид, Адриан, Софокл, Германик [301], не считая тысячи других, не только чтили поэтов, но и сами были поэтами; во времена, не столь далекие от нас, твоими покровителями были Роберт, король Сицилии, великий король Франциск Французский, король Иаков Шотландский [302], кардиналы Бембо и Биббьена [303], столь знаменитые проповедники и наставники, как Без и Филип Меланхтон [304], столь просвещенные философы, как Фракасторо и Скалигер [305], столь великие ораторы, как Понтано и Мюре [306], и проницательный умом Джордж Бьюкенен [307], и важный советник Л'Опиталь [308] из Франции, с которым в его королевстве (уверяю вас) никто не сравнится в мудром и добродетельном суждении, — они и многие другие не только читали сочинения других поэтов, но и сами слагали стихи, чтобы их читали другие: и эта Поэзия, столь чтимая повсюду, лишь в Англии была встречена с суровостью. Сама земля, мне кажется, сие оплакивает и потому не украшает себя столь богато, как раньше, лаврами. Ибо в прошлые времена поэтов в Англии чтили и — это необходимо отметить — даже в те времена, когда труба Марса [309] гремела намного громче теперешнего. А сейчас, когда безоблачный мир сделал тихим дом поэтов, они стали пользоваться таким же почетом, как и венецианские фигляры. Однако даже и это служит к прославлению Поэзии, которая, подобно Венере, (но с более благородной целью) предпочла бы домашнему покою с Вулканом позор быть пойманной в сеть с Марсом [310]; с другой стороны, это отчасти объясняет, почему теперь поэты менее угодны беззаботной Англии, которая едва ли будет терпеть наносимую пером боль. Отсюда с неизбежностью следует, что за дело стали браться подлые люди с рабским умом, которым и того достаточно, если заполучат они издателя. Говорят, Эпаминонд [311] так мужественно и благородно вершил свое дело, что оно из презренного стало высокочтимым, они же лишь одними своими бесчестными именами бесчестят досточтимую Поэзию. Будто все Музы решили забеременеть одновременно и произвести на свет внебрачных поэтов, которые, не имея на то никаких полномочий, мчатся к берегам Геликона
