— Можно? — негромко и равнодушно спросил он капитана.
— Пожалуйста, — без любезности отвечал военный.
Теперь они делили ожидание вдвоем. Молчали. Пришедший к беседе был пока явно не расположен: смурый, с потупленными глазами; в небритом лице измученность — вероятно, от дороги, пересадок, томления у билетных касс, от прочих вокзальных неудобств. Капитану не хотелось тревожить его вопросами. Молчали они и после того, как официантка в кружевном кокошнике и белом переднике, на поясе которого висела на леске бутылочная открывалка, приняла заказ. Первыми словами они перекинулись лишь под водку: сидеть напротив и пить поодиночке для русского человека не с руки. Они подняли налитые рюмки, кивнули друг другу.
— За ваше здоровье, — сказал капитан.
— Взаимно, — ответил его сосед.
Выпили, стали закусывать салатом.
— Проездом? — спросил капитан, начиная испытывать размягченность от теплого воздействия водки.
— Нет. Мимо шел. Выпить захотелось, — ответил ему сосед, посмотрев большими грустными голубыми глазами.
Это был Спирин.
«Умный мальчик» — говорили про него в детстве; «парень что надо» — так оценивали его в юности; «клевый чувак» — на молодежном жаргоне называли его в пору студенчества; «хороший мужик» — в последние годы характеризовали его сослуживцы. Спирин и в самом деле был человеком достаточно умным, понятным и широким. Бог дал ему красоту лица и ладность осанки, нормальное здоровье, выдержанность и рассудочность натуры.
На своем пути он не встретил людей, которых бы люто, непрощающе возненавидел, врагов то есть; со многими он спаял дружбу и легко сходился и с молодым, и со старым. Если где-то в компании разговор обрастал политикой, он толково поддерживал его, недаром историк; если говорили о модном литературном авторе, он что-нибудь у него непременно читал; если кто-то предлагал ему сразиться в шахматы или на символический проигрыш в преферанс, он не отказывался и играл недурно; если в каком-то театре потчевали выразительной премьерой, он заглядывал туда, но при этом успевал азартно следить и за хоккейным чемпионатом.
Он жил полнокровно, определенно и достойно, оттого и слыл «хорошим мужиком». Некоторые еще прибавляли, обычно с завистью: «Сердцеед… Бабам очень нравится». Это было истинно: женщин он к себе располагал, но бабником все же не был.
Он сближался с несколькими женщинами, но это не было спортом, развратом и сладострастием; легкие увлечения, как правило, потихоньку тускнели и мирно умирали либо переходили в дружеские отношения. В брак он вступил человеком зрелым, по обоюдной любви, с расчетом на долговечность и незыблемость семейных уз. А что до встреч со Светланой Курдюмовой, так это было нечто вроде вкусного гарнира — прихоть мужского себялюбия и некое утверждение мужской гордости. С его данными, с его возможностями вроде бы было непростительно не иметь веселенькую милашку-любовницу — для полноты жизни…
