И тут Тамара спросила саму себя: а что, если бы повторилась ее ситуация? Пошла бы она замуж за Спирина? Наверное, еще бы подумала. Не кинулась бы так — словно в омут. Может быть, и не пошла… Но от его любви не отказалась бы. Нагулялась бы с ним вволюшку, как его студенточка… Ах, как нелепо, вздорно все это!
Много разных дум передумала Тамара в дороге, много переворошила воспоминаний. Но надо всем висела одна забота.
* * *
Найти улицу Дружбы в Ясногорске трудов не составило: улица — в самом центре. Но в дом номер девять Тамара сразу не пошла: духу с первого подхода не хватило — решила присмотреться, взглядом отыскать окна курдюмовской квартиры.
Дом старинный, дохрущевской эпохи, с высокими большими окнами, по фасаду — венки и гирлянды лепнины. «Вот эти», — вычислила Тамара несколько окон в третьем этаже и мысленно, раздернув гардины в окнах, осмотрела меблировку курдюмовского жилья; вернее, здесь, на тротуаре под окнами, которые магнитили ее скрытный взгляд, она поверила своей версии о достатке Курдюмовых. Подумала: «С жиру она бесится…» Словно если бы Курдюмовы жили в бараке или в деревянной избе, то у Курдюмовой было бы больше притязаний на разгульную жизнь, на чужого Спирина… «Чего ей не хватает, гадине?» Мысли эти придали решимость.
Вскоре Тамара оказалась в сумраке нужного подъезда. Ступала по лестнице носочками, чтобы не разбудить гулкой пустоты, робела, даже вслушивалась в шорохи своей одежды. Она поднялась на третий этаж, тихонечко расстегнула сумочку, нащупала рукой соль в старой и оттого бесшумной газете, взяла горсть. И уже лишние крупицы нечаянно посыпались дробью на кафельные квадраты пола, как вдруг дверь, что напротив курдюмовской, отворилась.
На площадку вышел высокий пожилой человек в бушлате воинского покроя и офицерской шапке со следом от кокарды, вероятно, из отставников, с детскими санками в руках. У него было продолговатое лицо, седые мохнатые брови и седые мохнатые усы; во рту дымилась только что прикуренная папироса. Следом за ним — в черной шубке, в черной, в форме шлема, шапке и коротких новеньких валенках — малыш, который, казалось, и не вышел, а выкатился колобом, ибо зимняя толстая одежда придавала ему некую округлость, с которой вполне сочеталось его щекастое лицо.
И отставник, и малыш, появившиеся столь не ко времени, вопросительно воззрились на Тамару.
Тамара упрятала свой стиснутый кулачок с солью в карман, а другой рукой надавила на кнопку звонка курдюмовской квартиры.
