А через год она уехала из села, поступила в городе в фармацевтический техникум. Школьная жизнь кончилась, вместе с ней уплыли томные чувства первой любви, поостыли воспоминания об Александре Анатольевиче.
В дальнейшем Тамара вела себя более осмотрительно, вернее, не спешила бросаться в чьи-то объятия, ждала рыцаря всерьез, единственного, избранного, как думалось, навсегда. Она даже некоторое время избегала всяческих увлечений, оттягивала их, запирала свое сердце, чтобы не растратиться, чтобы еще раз не оказаться в роли брошенной влюбленной глупыхи.
«Да кто в этой роли не бывал!» — иногда говорила Тамара сама себе, зная интимные биографии своих сельских подруг и однокашниц…
Впрочем, она ни капельки не жалела, что прошла любовное испытание с Александром Анатольевичем. Неизбежное и трепетное испытание. Но только всепоглощающая любовь к Спирину, с пробудившейся чувственностью, могла оттенить прежнее и давала понять, насколько легкомысленны и ненадежны были симпатии к первому мужчине.
С работы Тамара пошла не домой. Туда, куда она собралась, идти было не близко, но она не воспользовалась трамваем, а направилась пешком — ей хотелось дать себе время на обдумывание. Хотя все, казалось, и так было думано-передумано тысячи раз.
Вчера была оттепель — все вокруг поразмякло, повлажнело, словно по городу прошелся преждевременный, ошибочный дождь. Вчера же в ночь, как бы одумавшись, приударил морозец, застудил ростепельную жижу, оставил гололед. А на сегодня изменчивая, как девичье настроение, погода припасла снегопад; сухая свежая крупа покрывала город, маскировала ледяные коросты на тротуарах — гололед под белой наволочью становился еще коварнее.
Тамара шла по этому припорошенному льду нетвердо, неровно, и думала странновато, не жалея себя: «Упаду — встану, не хрустальная. Если даже ногу подвихну — выздоровею… А вот как любовь? Поднимется? Выздоровеет ли? Ведь это только кажется, что у большой любви сил много, все одолеет. Наоборот, хрупкая она очень. Большая-то любовь даже маленькой трещинки боится. Даже от равнодушного взгляда страдает… А тут такое: он к другой ходит… Господи, дай мне силы!..»
Снег падал ей на лицо, таял и вместе со слезами, которые тихо катились из ее глаз, пожигал щеки посолоневшей влагою.
С этой влагою в мелких складках под глазами Тамара и переступила порог бабки-Люшиного дома. Горе свое она принесла колдунье неспроста.
— Помоги мне, баб Люш. Люблю я его. Сильно люблю… Влезла эта бессовестная в нашу жизнь, испортит она нам ее. У нее свой муж есть. Она так, для потехи. А мне всю жизнь поковеркает. Помоги, — просила Тамара, доверяясь бабке Люше, первой и единственной.
