Вид отвалившейся. полки отца очень удивил.
— Надо же как! С мясом вырвана. Ты одна за полку-то зацепилась? Может, всем классом?
Ленка тут помалкивала, строила невинную мину.
С полкой отец возился долго, сверлил дрелью, забивал в стену пробки, вкручивал шурупы, чего-то подгонял. Это Ленку вполне устраивало: время капало… Вот с лампочкой в прихожей он совсем не возился.
— Пап, еще мои ботиночки посмотри. Подошва отклеивается.
— Так они ж у тебя летние, в таких сейчас ноги застудишь.
— Все равно. Я иногда надеваю. В кружок ходить.
Со старенькими летними ботиночками, которые Ленке уже давили ноги и к будущему сезону были обречены, отец тоже порядочно повозился. На улице тем часом смеркалось.
За столом в кухне ни отец, ни мать не проронили ни слова. Ленка связующе руководила ужинным застольем, скрадывая неловкость и необычность отцовского положения: он в доме будто гость. Старалась расшевелить и мать, она тоже была сейчас сама не своя, глаза прятала. Чай пили хоть и не спеша, но опять без объединительных разговоров. Ленка, однако, с радостью для себя примечала: за окном стало совсем темно и дождь не кончается — будет легче уломать отца, чтоб остался.
Неожиданно Ленка засобиралась спать. Действуя согласно своему плану, она потянула отца в свою комнату, обязала его прочесть ей на ночь сказку:
— Помнишь, пап, ты мне всегда раньше читал про Элли. Про волшебника Изумрудного города. — Она втиснула в руки отца книгу. — Ну хотя бы одну главу! Самой читать сказку неинтересно.
Отец улыбнулся как-то грустно и почитать сказку согласился. Ему и самому эта сказка, наверное, нравилась.
— Теперь, пап, я спать буду, а ты иди с мамой поговори. Ей ведь тоже одной скучно, — сказала Ленка, когда девочка Элли нашла в сказке всесильного волшебника.
Отец уходить из детской не торопился.
— В школе-то как у тебя? — спросил он. Не дожидаясь ответа, наставил: — Учись сразу по-человечески, прилежно. Надо все с самого начала делать толком, чтоб никто не смел ругать. И чтоб совестно перед людьми не было. Оставайся, дочка, с Богом. — Он нагнулся к ней, поцеловал в щеку.
Когда отец погасил в комнате свет и собрался выйти, Ленка подгадала момент и сказала в потемках то, о чем при свете сказать не решалась:
— Пап, ты останься с нами. Не ходи больше к той тетке. Ладно? Чего мы тут с мамой без тебя, одни? Ладно?
— Утро вечера мудренее. Спи, дочка.
Отец вышел из комнаты.
Ленка спать покуда не собиралась. Она остро вслушивалась. Ей казалось: если отец в ближайшие минуты не уйдет из дома — значит, останется на ночь, и значит — навсегда. Раньше, когда он выключал в ее комнате свет и говорил, уходя: «Спи, дочка!» — в Ленке укреплялось чувство покоя от какой-то заполненности дома; она знала, что здесь, рядом, за стеной, ее родители. Теперь в ней появилось странное незнакомое чувство тревоги от обделенности дома: родной отец — папка — здесь находится в гостях, он даже как-то по-гостевому, неуверенно, пошел в кладовку брать свои инструменты для починки книжной полки. Ленка посмотрела на полку, которая переместилась выше по стене, похвалила себя за находчивость. Получилось, все же заманила отца в дом!
