Будучи вежливой девочкой, я отвечала им «Хай!» к ужасу моего отца, ведь «хай» — это чисто американское словечко.
«Нацистское приветствие — это не шутка! Над войной нельзя шутить!»
Я, как и прежде, спала с мамой, а папа спал один в гостевой комнате, соблюдая принцип: немецкий солдат берет к себе в постель только идею и родину.
«Ага, и фюрера…» — смеясь, добавляла мама, когда они вместе с бабушкой сидели в кухне, вязали, болтали, курили, а Хелле помешивала макароны в кастрюле.
«Когда мужики перестают любить своих жен и начинают любить других мужиков, тогда приходит война», — сказала кухарка над кастрюлей.
Папа быстро понял, что воевать с бабьим войском дома бесполезно, и вместо этого бросил все силы на меня. В моих воспоминаниях дни, проведенные с папой, — самые лучшие. Вне дома нас всюду привечали, он водил меня и во дворцы, и в кафе; его униформа вызывала у всех официантов и вагоновожатых испуганную улыбку. И часто мне разрешали брать с собой мою подругу Аусу. Она была дочкой норвежского полпреда и жила на этаже под нами, резвушка, моя ровесница. Аусой ее называли только мы, а так ее звали Осе, а полное имя у нее было Осхильд. Она научила меня играть в пинг-понг и карты и познакомила меня с Ширли Темпл и локонами. Папа отвел нас в салон и поручил наши волосы специалистам, и мы всю дорогу домой пели и плясали: «Animal Crackers in My Soup»[79]. Присутствие папы позволяло нам смеяться на улице. Конечно, бабушке наши локоны ни капельки не понравились, и на следующий день, когда мы растрепали всю прическу во сне (у меня волосы всегда были просто несносные), она устроила эсэсовцу строгий выговор за швыряние денег на ветер. Но у старухи в роду, разумеется, на протяжении веков были одни сплошные датчане, считающие каждую горошинку, так что она всегда плохо понимала исландскую радость траты.
Честно признаться, мне иногда кажется, что фундамент, на котором зиждется вся датская культура, — это монетка в десять эре. Посмотрите только на датскую литературу: почти во всех произведениях крупных писателей говорится о какой-нибудь коммерции, товарообмене, спекуляции, никудышной торговле, кладах и грошах. Я не припомню, чтобы в какой-нибудь исландской саге торговались из-за денег, там есть разве что мечта щедро рассыпать их на тинге[80]. Но во мне живет и ютландский скряга. Это проявляется в том, что все мои долги и счета я плачу вовремя. Чтобы побыстрее отделаться от неприятного.
Ауса была веселая брюнетка, но очень воспитанная, как и подобает скандинавам: она никогда не выходила за рамки, начертанные временем в каждой минуте, на каждом камне. Ее родители были, разумеется, квислинговцы, так что я сильно выросла в ее глазах, когда она увидела папу в немецкой униформе. Сама я находилась посередине между папой и мамой с бабушкой и старалась использовать свое положение самым выгодным образом. То я вбегала в кухню: «Папа мне сахару не дает! Фашист несчастный!» То кричала папе: «Мама не пускает меня в выходных туфлях в Тиволи! Она не понимает наци-нал-соц… изма».
