— А? — держа в руке сине-белый пакет молока, переспрашивает она как дурочка. (Хотя почему «как»? Она часто именно ею и бывает.)
— Ну, ты куда-нибудь ходила? Развеяться? — спрашиваю я, не поднимая глаз. Ей-богу, по-моему, у меня в голосе уже какие-то предсмертные хрипы.
— Поразвлечься? Да нет, я маме помогала. Она вешала в гостиной новые шторы. А потом мы съездили в деревню, в воскресенье, в смысле вчера, к бабушке в гости. Она на Утесе живет, на востоке.
— Лова, родная, ты про себя-то не забывай, — я делаю паузу, чтобы перевести дух, затем продолжаю: — Не трать ты свою молодость на старух вроде меня. Детородный возраст проходит быстро.
Я так люблю ее, что не жалею голосовых связок, горла и легких. После этого кружится голова, как будто позади глаз жужжит целый рой мух, а потом они все садятся на зрительные нервы и сообща сжимают их мертвой мушиной хваткой. Ах, ах, счастье.
— Детородный?
— Да… Мухи его залягай, он мне еще и отвечает?!
— Кто?
— Да Пекарь!
— Пекарь?
— Да, его зовут Пекарь. Ох и распалила же я его!
— У тебя много друзей, — говорит малютка Лова и принимается копошиться у машинки и раковины.
— Ага, их у меня уже больше семисот.
— Как? Семьсот?
— Ну да. На «Фейсбуке».
— Так ты и на «Фейсбуке» есть? Я и не знала. Посмотреть можно?
Она подходит ко мне, благоухая духами, а я призываю свою страничку из зачарованного царства Интернета.
— Вау, какая фотка шикарная! А где это ты?
— В Байресе, на танцах.
— Байрес?
— Ну, Буэнос-Айрес.
— И что? А это твой статус?.. is killing dicks? Ха-ха!
— Да, это я на английский так перевела «бью баклуши». Вчера вечером я от безделья маялась.
— Ха-ха! Ой, а тут написано, что у тебя только сто сорок три друга, а ты сказала семьсот.
— Ну это ж я. У меня всякие страницы есть.
— Несколько страниц на «Фейсбуке»? А разве так можно?
— По-моему, в нашем мире это не запрещено.
Лова радостно переспрашивает и снова уходит на кухню. Просто удивительно, как мне делается хорошо, когда рядом кто-то занят работой. Это во мне говорит аристократизм. Я по рождению наполовину с моря, наполовину с гор, поэтому рано научилась раздвигать ноги. А моя чрезвычайно датская бабушка со стороны отца была первостатейной рабовладелицей, хотя сама трудилась больше всех. Она была самой первой нашей «первой леди». Перед каждым банкетом она нервно ходила по залу с полудня до самого вечера, с одной папиросой во рту, с другой в руке, пытаясь ничего не забыть и правильно всех рассадить. Всего должно было хватать на всех, все должно было идти как положено. Иначе — гибель для страны. Если американский посол подавится рыбьей костью, плакал план Маршалла. Бабушка знала, что переговоры сами по себе, в сущности, значат мало:
