— Ради бога, достаточно, — оборвал его ротмистр Крестовский. — Я уяснил суть анабазиса вашего. Что же, дали мы маху, господин Смирнов?
Это тому, партикулярному. Партикулярный чин (а видно было, что это не простой уличный шпион — именно статский чин) пожал плечами, вытянул из кармана потрепанную бумагу:
— Что поделать, Иван Филиппович, сыск дело такое… Смотрите, описание насквозь подходящее: «Роста высокого, сухощав, белокур, бледен, глаза голубые, в движениях быстр, бороду бреет, может носить усы на военный манер, не исключено появление в облике офицера либо чиновника». Подполковника Гартмана, царство ему небесное, наш как раз и упокоил, в офицерском мундире будучи…
— Интересная бледность — это у девиц, — сказал поручик Сабуров. — А я, по отзывам, всегда был румян.
— Может, это вы попросту загорели в целях маскирования, — любезно сообщил господин Смирнов. — А несчастного Гармана бомбою злодейски убивая, были бледны.
— Господин Гартман, надо полагать, из ваших? Отдельного корпуса то бишь?
— Именно, Питаете неприязнь к отдельному корпусу?
— Помилуйте, с чего бы вдруг, — сказал поручик Сабуров. — Просто я, как-то так уж вышло, по другой части, мундиры больше другого цвета — хоть наши запылены да порваны иногда…
— Каждый служит государю императору на том месте, где поставлен, — сказала Щучья Рожа.
— О том самом я и говорю, — развел руками поручик. — Чох якши, эфенди.
Губы Щучьей Рожи покривились:
— Па-атрудитесь в пределах Российской империи говорить на языке, утвержденном начальством! Па-атрудитесь получить документы. Можете следовать далее. Приношу извинения, служба.
И тут же рассосались жандармы, миг — и нету, воротился на свое место пузатый станционный страж, Крестовский и Смирнов повернулись кругом, будто поручика отныне не существовало вовсе, и Сабуров услышал:
— Отправить его отсюда, Иван Филиппыч, чтоб под ногами не путался.
— Дело. Займитесь, — кивнул Крестовский, ничуть не заботясь, слушал их Сабуров или нет. — Выпихните в N. до ночи сего вояжера. Черт, однажды уже нахватались в заграницах такие вот гонористые, дошло до декабря… Закрыть бы эту заграницу как-нибудь…
Смешок:
— Так ведь императрицы — они у нас как раз из заграниц, Иван Филиппыч…
— Все равно. Закрыть. Чтоб ни туда — ни откуда.
— Ну, этот-то — от турок. Азия-с.
— Все равно. И там свои вольтерьянцы. Правда, там их можно на кол, попросту…
И ушли. А Сабуров остался в странных чувствах — было тут что-то и от изумления, и от гнева, но больше всего от ярости. Выглядел поручик в этой истории как нижний чин; ему вахмистр хлещет по роже, а он в ответ — упаси боже, руки по швам и молчи…
