Итак, когда наш сосед месье Сен-Жур, занимавшийся устричным промыслом, пригласил нас выйти в море на его пинассе, я пришел в восторг.
В шесть утра, соответствующим образом обутые, мы погрузились в маленькую деревянную лодочку месье Сен-Жура, прихватив корзины с едой. Хозяин был грубоватый старикан, одетый, как и мой дядя, в древний хлопчатобумажный комбинезон, холщевые туфли и берет. Похоже, у всех, кто пьет много местного бордо, такие загорелые, обветренные лица, впалые щеки и красноватая сетка жилок на носу и щеках. Месье Сен-Жур заранее не посвятил своих гостей в детали. Мы добрались до буйка, отмечавшего границу его устричного парка, то есть огороженной секции дна бухты. После чего мы сидели… и сидели… и сидели на безжалостном августовском солнце, ожидая, пока наступит отлив. Идея состояла в том, чтобы проплыть над изгородью, а потом сидеть и ждать. Лодка медленно опускается с отливом, пока не окажется на дне бухты. И тогда мсье Сен-Жур и, вероятно, его гости тоже, должны сгребать устриц, тут же, на месте избавляя их от паразитов, которые могли бы повредить улову, а лучшие — сразу отбирать на продажу.
Я помню, как мы бродили по «устричному парку», когда между дном лодки и дном бухты оставалось еще около двух футов. Мы уже съели бри и багеты, запив их водой «Эвиан», но я был все еще голоден и недвусмысленно дал это понять.
Услышав это, месье Сен-Жур, словно бросая вызов своим американским гостям, на неразборчивом местном диалекте спросил, не решится ли кто-нибудь из них попробовать устрицу.
Мои родители колебались. Вряд ли они думали, что это вообще возможно, — съесть в сыром виде одно из этих скользких существ, плавающих в воде под нами. Мой младший брат с отвращением отказался.
Но я, и этим моментом своего детства я всегда гордился, храбро встал и с улыбкой принял вызов.
Этот незабываемо сладостный момент моей личной истории до сих пор гораздо более памятен мне, чем другие первые опыты: первый половой акт, первое посещение дома терпимости, первый день в школе, выход первой книги. Месье Сен-Жур поманил меня к планширу, наклонился — голова его скрылась под водой — и вынырнул с зажатой в заскорузлом кулаке раковиной — огромной, неправильной формы, покрытой илом. Заржавленным устричным ножом он открыл ее. Мой младший брат отшатнулся, увидев эту блестящую, вызывающую сексуальные ассоциации субстанцию, еще влажную и практически живую.
Я опрокинул содержимое раковины себе в рот, как велел сияющий месье Сен-Жур, и с хлюпаньем всосал его. Это был вкус морской воды, рассола, сырого мяса… и в каком-то смысле будущего.
