– Но…
Он настойчивее ткнул пальцем, и я забралась в салон. Последовав за мной, папа выключил полицейскую радиостанцию и завел машину:
– Нам нужно поговорить.
– Прости. Она спросила меня про маму, а мне не хотелось никому рассказывать, что она мертва. Не хотелось, чтобы Линда меня жалела. Я даже не подумала. Это было глупо.
Он вырулил с парковки и поехал прямо.
– Я не знала, что магазин для невест опубликует эту рекламку. Если бы знала, то спросила бы у тебя.
Папа заехал на парковку у пляжа, заглушил двигатель и молча уставился в лобовое стекло на океан. Мои нервы разыгрались. Я ожидала, что он взорвется, как в магазине, но он просто спокойно сидел – пугающе спокойно. Быть может, потому что я во всем призналась сама. И мне нужно было признаться кое в чем еще самой себе – в том, что я отрицала, в том, от чего убегала годами. Я устала убегать. И прежде, чем я успела все обдумать, с моего языка слетели слова и повисли в воздухе:
– Я хочу знать, что произошло той ночью, когда умерла мама.
Этого он явно не ожидал. Вся краска сошла с его лица.
– Хорошо. Что именно ты хочешь знать?
– Что произошло той ночью? Ты что-то недоговариваешь.
– Чарли, я уже пытался поговорить с тобой об этом. Но ты была не готова. Это едва тебя не сломало.
– Теперь я готова, – твердо произнесла я, хотя меня терзали сомнения.
– Об этом нелегко говорить. – Он провел рукой по волосам, будто пытаясь доказать это. – Твоя мама… – Он запнулся. – Она была очень больна.
В ушах зазвенело, голова закружилась, как когда мне было десять. Но в этот раз я не позволю этому меня остановить.
– Я не понимаю.
Он взял меня за руку – мягко, но уверенно. Его взгляд стал стеклянным, и меня это напугало. Я затаила дыхание.
– Это был не несчастный случай.
Я крепко закрыла глаза, не желая этого принимать.
– Откуда ты знаешь?
– Она оставила записку.
Все встало на свои места. У мамы была депрессия. Точно. Вот почему у меня не было детских воспоминаний о ней – ее не было рядом. Она не хотела быть рядом.
Полицейская радиостанция затрещала в моих ушах, и папа щелкнул выключателем, заглушая ее. Я как можно сильнее прижалась лбом к приборной панели, надеясь, что боль избавит меня от мыслей.
– Чарли.
Я покачала головой.
– Чарли. Ты это знала. Иди сюда. – Он прижал меня к груди. – Ты знала. Дыши. Все будет хорошо.
Я кивнула, в душе не веря, что это возможно. Мама бросила меня. Намеренно.
Мой папа пах как… мой папа – чем-то средним между мускусным одеколоном и коричной жвачкой. Это был запах моего детства. Он был моим детством. Моей жизнью. Он всегда был рядом, в каждом детском воспоминании, где не было ее.
