— Вот тут я и жила, — говорила Луиза. — Родители — крестьяне — были бедны. Бегала в школу за четыре километра. Теперь этой сельской школы уже нет, на машинах возят детей в город… А вот и мой дом.
Дом был большой, крепкий, краснокирпичный, по русским крестьянским представлениям, очень даже безбедный дом, почти помещичий. Над высоким крыльцом резная надпись — «Sieh regen bringt Segen», которую можно было перевести так: «Деятельность благословенна». И внутри он был довольно богат, этот дом, — большой коридор, гостиная с мягкими диванами и сервантами, две спальни, еще комнаты — для детей, большая умывальная комната со стиральной машиной в углу, отдельно душевая, отдельно туалет. Наверх вела широкая лестница, и там, наверху, тоже были две комнаты и хозяйственные помещения с полками для разных компотов и солений. И еще лестница — на чердак, огромный, с белыми дощатыми полами, подбитый под крышей толстым слоем пенопласта.
Александр дотошно, словно собирался купить дом, осмотрел все этажи, потом прошел в конец коридора и попал на хозяйственный двор, расположенный под той же крышей. Здесь были клети для трех десятков коров, с автопоилками и механическими приспособлениями для уборки навоза. Все, что полагается для маленькой, но вполне солидной семейной фермы. Но коровник этот был пуст. Живущие в доме две престарелые женщины, крестьянствовавшие когда-то, уже не могли вести хозяйство, а молодые не хотели. Молодые, муж и жена лет двадцати пяти — тридцати, каждый день ездят на своей машине в город, где и работают. Это выгодней. «Деятельность благословенна» — еще взывает старая надпись на доме, но дом уже умирает в бездеятельности. Для молодых благословенна не деятельность, а заработок. И неважно для них за что — за деятельность, бездеятельность или даже антидеятельность.
Теперь Александра угнетала обширность этого дома. Он думал о том, что производящий блага труд повсеместно перестает быть главным источником радостей для человека, что удовольствие, наслаждение отрывается от деятельности. Вспомнился вчерашний фильм. И опять пришла мысль, что если труд, созидание из ничего чего-то, перестает быть главным источником самоудовлетворения, то поиски абстрактных радостей, наслаждений становятся самоцелью. А отсюда один шаг до последнего действия исторической драмы, когда труд становится презираемым, даже аморальным. Это уже конец, общество катится к закату. Многие стремятся освободиться от труда. Но у человечества нет будущего на нетрудовых путях.
