— Вы не слушаете? — спросила Луиза, до этого что-то говорившая ему. И тут же начала его оправдывать: — Устали, конечно, ночь бессонная. Ну да сейчас немного поспите. А там за дела, за дела.
Он удивился: никакими делами заниматься тут не собирается. Решил, что она это просто так сказала, к слову.
Уле ловко ввел машину в узкий переулок и остановился возле трехэтажного кирпичного дома.
— Вот, узнаете? Я вам фотографию этого дома показывала.
Он промычал что-то неопределенное, поскольку совершенно не помнил никакой фотографии.
Кнауэры, Луиза и Ульрих, вдвоем занимали весь второй этаж, то есть первый, как считают немцы. Большой холл, средний, без окон был ярко освещен. Посередине стол под белой скатертью, а в стенах во все четыре стороны — двери. И надпись в простенке между дверями, сделанная красивой готической вязью: «Streben ist Leben»[8].
Скинув пальто, Луиза тут же начала показывать ему дом.
— Вот кухня, здесь туалет, рядом ванная, вот дверь в комнату Уле, правее моя комната, там дальше, днем обязательно посмотрите, — еще одна комната, мой зимний сад, вот это — гостиная…
В гостиной во всю стену был шкаф с книгами, и Александр сразу принялся рассматривать их. Были здесь в основном альбомы с видами разных стран, в том числе и Советского Союза.
— Потом все посмотрите. Вы сможете заходить сюда, когда захотите, — потащила его дальше Луиза. — А вот эта комната будет ваша…
Первой мыслью было, что комната эта Саскии, которая пока почему-то отсутствует. Но осмотревшись, он понял: ничего женского в комнате нет, ни того порядка, ни пузыречков, которые неизменно отличают женское жилье, хотя бы и кратковременное. Здесь, скорее, жил мужчина, так было все вокруг по-спартански просто: кровать, шкаф, умывальник с мылом и помазком и почему-то сундук, старый, с тяжелой плоской крышкой.
— Эта комната для гостей, — поспешила заверить его Луиза. И по тому, как поспешно сказала, словно боясь, что он подумает другое, Александр понял: это неправда. Тут кто-то жил, и, похоже, совсем недавно.
— Хорошая комната, спасибо.
— Через час будем завтракать, — напомнила она и упорхнула легко, как молодая, осторожно притворив за собой дверь.
Он не придал значения ее словам, думал: где час, там и другой. Спать не хотелось, и Александр открыл окно, выглянул на улицу. Было уже светло, на улице, совершенно пустынной, без единого человека, висел легкий туман. Дома стояли плотно один возле другого, небольшие дома, в один-два этажа. Перед каждым — невысокий заборчик, по пояс, калиточка, от калиточки — чистая дорожка к крыльцу, а между домом и забором — лужок или небольшой цветник, аккуратный, ухоженный. И так везде, ни свалок под окнами, ни сложенного стройматериала про запас. Чисто. И улица чиста, хоть глядись в лоснящуюся брусчатку. И машины, двумя сплошными рядами стоявшие вдоль обоих тротуаров, блестели разноцветьем выгнутых спин. Словно на них и не ездит никто, словно вся эта улица не что иное, как выставка, устроенная специально для того, чтобы Александр полюбовался ею из окна.
