Но прежде чем она успела поддаться этой внезапной вспышке, заговорил Джордж Монктон и рассердившаяся девушка подождала, что он скажет.
— Я имею основательные причины думать, что Морис де-Креспиньи оставил бы свои деньги своему старому другу, если бы мистер Вэн был жив, — сказал нотариус. — Я никогда не забуду горести вашего деда, когда он прочел известие о смерти старика в «Галиньяни»[2]. Одна из ваших теток нарочно подложила ему эту газету.
— Ах! — с горечью сказал Дэррелль, — смерть Джорджа Вэна очистила дорогу этим фуриям.
— Или, может быть, вам.
— Может быть.
Мистрис Дэррелль слушала этот разговор, пристально устремив глаза на лицо Джильберта Монктона. Она заговорила в первый раз:
— Только один человек имеет право наследовать состояние моего дяди, и этот человек — мой сын.
Она поглядела на молодого человека, произнося эти слова и в этом одном взгляде, сверкнувшем материнской гордостью, вдова показала, как много любила она сына.
Молодой человек облокотился о фортепьяно и перевертывал ноты Лоры.
Монктон взял шляпу, пожал руку Лоре и мистрис Дэррелль и остановился у окна, у которого сидела Элинор.
— Как вы были молчаливы сегодня! — мисс Винсент, — сказал он.
Девушка покраснела, подняв глаза на серьезное лицо нотариуса. Она всегда стыдилась своего ложного имени, когда Монктон называл ее этим именем.
— Когда вы с Лорой приедете посмотреть мою картину? — спросил он.
— Когда мистрис Дэррелль будет угодно взять нас, — чистосердечно отвечала Элинор.
— Слышите, мистрис Дэррелль? — сказал нотариус, — эти две молодые девицы должны посмотреть в Толльдэле на настоящего Рафаэля, купленного мною месяц тому назад. Вы, наверно, захотите взять вашего сына к дяде — не приехать ли вам завтракать в Приорат в тот день, когда вы отправитесь в Удлэндс.
— Это будет завтра, — отвечала мистрис Дэррелль, — дядя мой не может не пустить к себе Ланцелота после пятилетнего отсутствия, и даже мои сестры не могут быть так дерзки, чтобы запереть дверь перед моим сыном.
— Очень хорошо, Удлэндс и Приорат смежны между собой. Вы можете пройти через мой парк прямо в калитку парка де-Креспиньи, и таким образом напасть на врага врасплох. Это будет самый лучший план.
— Если вы позволите, любезный мистер Монктон, — сказала вдова.
Ей понравилась мысль врасплох явиться к ее незамужним сестрам, она знала, как трудно было пробраться в цитадель, так ревниво охраняемую ими.
— А что, юные девицы, — воскликнул Монктон, проходя в открытую дверь балкона, — не удостоите ли вы проводить меня до калитки.
