— Я не хочу драться. У меня большая семья.
— Тем лучше, ты должен подать пример храбрости своим детям.
— Я швейцарский гражданин и стану просить покровительства законов.
— А я буду иметь честь переломать ребра господину гражданину, выброшу за окно его мебель и подпалю дом.
— Это слишком! — вскричал Вольф, выведенный из себя. — Если так, я готов драться… я был маркитантом[4] в королевской армии. Я докажу храбрость!
В этот миг в комнату вошла Клодина, подслушивавшая на лестнице. Она тащила за собой вереницу ребятишек, которые плакали и пищали так, что хоть уши затыкай.
Клодина бросилась к ногам Вернейля и жалобно запричитала:
— Ах, герр Вернейль, сжальтесь над нами, спасите нас от этофо крофопийцы, который хошет стелать меня втовой, а тетей моих сиротами… Ей-Богу, я нишего ему не опещала… Я не знала тогта так по-француски, как теперь, я не мокла опещать ему, што пуду его тожидаться, потому что не любила его. Если пы то пыли фи, трухое дело, потому што фы пыли топры… Сащитите нас от этого слобного шеловека, который хошет упить моего муша!
Она попыталась даже поцеловать руку Армана, а дети продолжали вопить.
Арману, которому эта сцена была весьма неприятна, поднял Клодину и уверил ее, улыбаясь, что Раво не дойдет до такой крайности.
— Не обещай этого, Вернейль! — запротестовал тот. — Я им покажу, как насмехаться над солдатом республики! Я убью этого гнусного торговца сыром, или он убьет меня!
Клодина залилась слезами.
— Он хошет упить моего люпесного Сихизмунда! — повторяла она сквозь рыдания.
— Он хошет упить нашего баба, — вторили ей дети, удваивая свои крики.
И тут вдруг Раво разразился громким хохотом. Клодина с расплывшейся талией, плаксивым лицом и в заношенном платье совсем не походила на милую блондинку, когда-то столь свежую и проворную. А перемазанные дети и их трусливый отец с грубыми манерами скорее достойны были смеха, чем гнева.
— Позор! — воскликнул обманутый любовник. — Я был очень глуп, что так погорячился! Вот что сделалось бы со мной, если бы я обзавелся семейством!.. Прекрасную жизнь пришлось бы мне вести тут, мне, храбрецу и герою! Тьфу! — Обращаясь к Клодине, он продолжал с важностью: — Нет, моя милая, капитан Раво не намерен оставлять тебя вдовой, а детей сиротами. Живите и плодитесь. Даю вам на это свое позволение… К тому же упреки бесполезны. Сравнивая своего мужа со мной, ты должна быть довольно наказана за свою поспешность.
Капитан поглаживал свои усы, между тем как жена и дети осыпали ласками злополучного главу семейства, освободившегося от неминуемой опасности.
