– К бабке? То есть к знахарке? И что в этом удивительного? У неё не было детей, вот она и искала любой способ.
– Нет-нет-нет. – Она замахала тощим пальцем. Я с отвращением заметил, что он увенчан грязным и длинным когтем. – Это не так, добрый мастер. Не для того она ходила, чтобы родить ребёнка, а для того, чтобы его не рожать.
– Она и так была бесплодна. – Я пожал плечами.
– Бесплодна, – фыркнула она. – С тех пор как плод вытравила, может, и бесплодна! Да, да, – выкрикнула она. – Я это точно знаю! Вытравила!
– Враньё, – буркнул я, потому что знал, что в маленьких городках люди живут подобными историями, и чаще всего в них мало правды. Кстати, в крупных городах дела обстоят аналогичным образом, только тем и объектов для обсуждения там побольше.
– Я знаю об этом от самой бабки!
– А ты зачем к ней ходила? Какие у тебя дела со знахаркой? – Тут же подозрительно спросил я.
Она сгорбилась и опустила глаза.
– Она мне травы давала, чтобы у меня кости меньше ломило, потому что у меня на каждую бурю, на каждый дождь, каждый...
– Заткнись! – Рявкнул я, поскольку нытьё женщины выводило меня из равновесия. – Скажи лучше, где эта бабка живёт. Где за рекой?
– Живёт? Жила, а не живёт! – Её плечи затряслись от смеха. – Скоро будет пять лет, как господа инквизиторы её сожгли.
Вот тебе и здрасте, мысленно вздохнул я, потому что в этом месте след обрывался. Я ещё хотел спросить, за что её сожгли, но потом махнул на это рукой. Разве важно за что? Важно то, что она уже ничего не расскажет мне ни об Эсмеральде, ни о других своих делах.
– Её сожгли здесь?
– Ну да, здесь. – Она покачала головой. – Зрелище было на заглядение. Бабку поставили на рынке, приковали за руку цепью к железному столбу, вокруг навалили дров и подожгли. А бабка, хоть и старая, так бегала, так бегала, – Грольш весело фыркнула, – будто её пять чертей гнали. Но всё-таки, наконец, испеклась.
Этот вид казни, о котором она рассказывала, на самом деле иногда применялся, чаще всего в случае нераскаявшихся еретиков, колдунов или ведьм, которые даже перед лицом неминуемой смерти и мучений не хотели примириться с Господом Богом и Церковью. При использовании достаточно длинной цепи и умело подложенных дровах осуждённый мог мучиться добрых несколько часов, что, как я знал, всегда доставляло немало радости собравшейся толпе. Те, кто был поумнее, сразу сам шёл в пламя, чтобы не продлевать свои страдания. Но для того, чтобы это сделать, нужно было обладать сильным духом, потому что слабая человеческая природа обычно дрожит перед самоуничтожением. Впрочем, осуждённые часто до самого конца питали надежду на спасение. Крепко стоящие на земле реалисты надеялись, что начнётся сильный дождь и казнь отложат, в то время как мечтательные идеалисты верили, что из преисподней извергнется дьявол и унесёт их в своё царство. Дождь иногда действительно нарушал ход экзекуции, но о явлении демонов я, однако, ни разу не слышал.
