— Ты что-то хотела? — безучастно осведомился маркиз.
Ну хоть бы один мускул дрогнул, хотя бы одна эмоция тронула эти совершенные черты.
В камне и то больше жизни.
— Поболтать, — передернула острыми плечиками герцогиня. — Как старые друзья. Как бывшие любовники. Ты еще вспоминаешь те безумные ночи, что провели мы с тобою вместе? — Ее светлость изо всех сил старалась, чтобы голос звучал томно и призывно. Задевал потаенные струны в душе стража, на которых она когда-то так виртуозно играла.
Что-то мелькнуло в глубине черных, точно два мориона, глаз, но Серен не успела понять, что же именно. Маркиз приблизился к ней вплотную, заставив сердце замереть в сладостном волнении, и прошептал ей на ухо:
— Мне приятнее вспоминать о недавних ночах, каждая из них никогда не сотрется из моего сознания. А вот прошлое с тобой… Нет, прости, забыл.
Серен затрясло. Ей не следовало обнажать чувства, не следовало показывать, как сильно задела ее эта откровенная издевка, но в тот момент герцогиня не владела своими эмоциями. Эмоции владели ей.
— Советую не привязываться к ней так сильно, — бросила опрометчиво. — Как знать, что может произойти завтра. Как бы тебе потом снова не пришлось страдать и оплакивать еще одну любимую.
Мгновение — и он схватил ее за руку. Цепко, властно, обжигающе больно.
— Лучше не искушай меня, Серен! Ты даже представить себе не можешь, сколько раз я мечтал о том, как сверну твою тонкую шейку. — Висок обожгло дыхание; локоть, зажатый в тисках сильных пальцев, опалило тьмой, от которой у ее светлости потемнело в глазах. С трудом удалось подавить крик ужаса. — Узнаю, что снова что-то затеваешь, и, боюсь, уступлю соблазну. — Резко отстранившись, чародей снова надел свою привычную маску холодной невозмутимости. — Держись от нее подальше, Серен. Для своего же блага.
Не удостоив даже последним мимолетным взглядом, страж направился к выходу, а герцогиня прошипела, с ненавистью глядя ему вслед:
— Как вам угодно, господин де Шалон. Как вам будет угодно. Подальше от нее, но не от ее сестрички. — Победоносно вскинула голову и завершила чуть слышно: — Когда Александрин узнает, что произошло, будет уже поздно. Слишком поздно. И я буду упиваться, наслаждаться ее страданиями и ее болью.
