— Я постараюсь, Дорофей Петрович, — кивнул Сергей. — Есть у меня на примете старичок один старорежимный… Жандармским архивом в свое время ведал… Занимательный старикашка, повезло — не пришибли в семнадцатом, и после выкрутился — по старости не тронули… Деду чуть не сотня, а память… Мы с его помощью картотеку бандитскую картотеку восстанавливали. Помните?
— А, ты о Полобухине Викентии Поликарповиче что ль? — вспомнил капитан. — Живой еще?
— Живой, — подтвердил лейтенант, — и помирать, по-моему, не собирается.
— Вот-вот, поспрошай, — одобрил Дорофей Петрович. Мало ли, чего старый контрик вспомнит…
* * *
Престарелый архивариус жандармского управления Полобухин Викентий Поликарпович незаметно доживал остаток своих дней в цокольном этаже разваливающегося от ветхости барака, стоящего в самом конце бывшего Собачьего тупика, ныне носящего громкое название «тупика рабочих баррикад». Добраться до тупика Петракову удалось только к вечеру, когда садящееся багровое солнце, разрисовало улицу длинными причудливыми тенями. Едва ступив с дощатого тротуара в подворотню Собачьего тупика, лейтенант вляпался в свежий, еще дымящийся, конский каштан, который не заметил в сгущающихся сумерках.
— Твою качель! — выругался опер, разглядывая уханьканные штиблеты. — Угораздило же! — Он судорожно принялся шаркать ногой по пыльной земле, стараясь очистить подошву от «ароматной мины».
Стерев с башмака основную массу фекалий, Сергей зашагал к бараку, время от времени подволакивая ногу. Старика Полобухина опер обнаружил мирно сидящим возле барака на прогнившей скособоченной лавочке, облаченного несмотря на теплую погоду в потертую меховую кацавейку.
— Привет, дед! — Сергей присел рядом со стариком на лавку.
Викентий Поликарпович подслеповато прищурился, но милиционера не узнал.
— С кем имею честь? — дребезжащим голоском поинтересовался бывший архивариус, вглядываясь бесцветными от старости глазами в «незнакомца».
— Ты чего, Викентий Поликарпович, не узнал? — изумился Петраков. — Сергей я, Петраков.
— Сережа, — наконец признал «незнакомца» Полобухин. — Прости, совсем слепой стал, как крот. — Старик растянул в улыбке тонкие бескровные губы, затем запустил руку под кацавейку и выудил откуда-то видавшее виды песне с мутными желтоватыми стеклами и в погнутой оправе. Нацепив песне на нос, Полобухин вновь взглянул на Сергея.
— Ну вот, совсем другое дело! Как здоровье Дорофей Петровича? — полюбопытствовал он.
— Помаленьку, — неопределенно пожал плечами лейтенант.
