атаковал тяжелый мешок.
– Можешь снять, – говорит она. – Твоего отца сейчас здесь нет.
Ее голос такой прагматичный. Это не испытание. Это лишь кажется испытанием в
моем сознании.
Под толстовкой на мне надета спортивная футболка с длинными рукавами, так что
проблем не возникнет. Она ничего не увидит.
Я думаю о том чувстве в подвале, когда был уверен, что Мэтью наблюдает за мной.
Прямо сейчас, в этой толстовке, я чувствую себя трусом. Мне кажется, что я
прячусь.
«Твое молчание говорит о многом, Сын».
Я действительно прячусь.
– Я не хотела давить на тебя, – тихо говорит Эмма.
– Ты не давила.
Но давила. Вроде бы.
И это нелепо. Мы говорим о свитере.
Я хватаю край толстовки и тяну его через голову.
– Вау. – Резко выдыхает она.
Я замираю. Толстовка падает на землю смятой кучей рядом со мной.
Эмма пялится на меня. Ее глаза с тем же успехом могли бы быть лазерными
лучами, настолько силен их взгляд.
– Рев... я не...
– Перестань, – говорю я. Должно быть, моя футболка задралась вместе с
толстовкой. Должно быть, она увидела парочку отметин, которые оставил мой отец. Это
было такой ошибкой. Я такой тупица.
Я тяну за рукава, но футболка обтягивающая и уже висит у меня на запястьях.
– Пожалуйста. Перестань.
– Прости. – У Эммы прерывистый голос, и она отворачивается в сторону улицы. –
Прости.
Напряжение вцепилось когтями мне в плечи.
–
Что
ты
видела?
– Ничего.
– Ты что-то видела. – Мой голос хриплый, злой и напуганный, и во всем этом нет
ни капли ее вины, но она здесь, а я чувствую себя разоблаченным и все складывается
совсем не так, как я планировал. – Ты сказала «вау».
– Эй, – тихо произносит Эмма. – Рев. Я ничего не видела.
Воспоминания об отце вспыхивают у меня в сознании, так быстро, что я не могу
подавить ни одно из них. Это не имеет значения – ни одно из них не хорошее. Мои пальцы
сжимаются вокруг живота. Я до смерти боюсь, что она дотронется до меня, и я наброшусь
на нее и причиню ей боль.
– Не трогай меня, – выдавливаю я, стараясь говорить как можно спокойнее. – Не...
тебе лучше вернуться домой.
Эмма ерзает в траве, будто бы отодвигаясь. Хорошо. Я могу вдохнуть.
Затем она говорит, прямо передо мной.
– Эй. Открой глаза. Посмотри на меня.
Не помню, чтобы я закрывал глаза, но, должно быть, закрыл. Я подчиняюсь.
Она стоит на коленях в траве, протягивая мне толстовку.
– Я ничего не видела, – повторяет она. – Правда.
Я сглатываю.
– Все нормально. Я в порядке.
Все не нормально. И я не в порядке. Я все еще не могу пошевелиться.
