Деклана.
Конечно же, он больше не кажется таким высоким. Мы не видели его с тех пор, как
нам было тринадцать лет.
Мы все замираем на месте. Никто не двигается.
Охранник Маршалл произносит позади нас:
– Ваш заключенный не имеет права отходить от стола. Любой физический контакт
– не более трех секунд. Держите руки над столом. Можете сесть, когда будете готовы.
Ваш заключенный. Это звучит так близко, и так отчужденно.
Но слова приводят Деклана в движение. Он скользит вперед и я следую за ним. Мы
проскальзываем мимо других посетителей, и останавливаемся у стола, напротив отца
Деклана.
Я держусь чуть позади, потому что не знаю, что будет делать Деклан. Обнимет его?
Пожмет руку? Накричит на него?
Очевидно, Деклан тоже не знает, что делать. Он так и сказал об этом в машине.
Пока что они просто стоят так, сморят друг на друга.
– Мерфи! – рявкает охранник у стены.
Оба, Деклан и его отец, подскакивают и оборачиваются. В любое другое время это
было бы забавно.
– Тебе и твоим сопровождающим нужно сесть, – говорит охранник.
Мы все занимаем места за столом. Стол холодный и металлический, привинченный
к полу.
Отец Деклана, кажется, не может перестать таращиться на нас. У них с Декланом
это общее. Но если честно, я тоже не могу перестать смотреть.
Весь этот момент такой... нереальный. Я думал, что почувствую что-то знакомое, но
этот человек – чужой. Он худее, чем я помню, его взгляд более настороженный. Мы с
Декланом стали лучшими друзьями с семи лет, и мои воспоминания о его отце очень
четкие. Кэмпинг на заднем дворе, страшилки при свете фонарей и поджаренный на костре
зефир. Поедание хлопьев на диване и игры на приставке до полуночи, пока мама Деклана
не спускалась вниз и не начинала качать головой, отчитывая нас. Пикники на заднем дворе
в кругу семей, и наши отцы, суетящиеся вокруг гриля с парой бутылок пива.
Я помню, когда отец Деклана выпивал больше, чем пару – тройку.
Воспоминания Деклана об этом, должно быть, еще более яркие, переплетенные с
менее радостными. Он отчасти винит себя в смерти своей сестры. Всегда винил. Хотел бы
я знать, чего он добивался – конца или начала.
– Привет, – наконец говорит он. Его голос хриплый и тихий, как будто он не
уверен, что готов говорить. – Папа.
Его отец прикладывает кулак ко рту, затем опускает руку, чтобы вытереть ладони о
брюки, прежде чем вернуть их обратно на поверхность стола. До этого момента я не
