Он фыркает, как будто его это разочаровывает.
– Везунчик.
Везунчик. Я мог бы снять футболку, и мы могли бы бесконечно спорить о том, насколько мне повезло, но в этом он прав. Я киваю.
– Да, знаю.
Какое-то время он снова молчит. Затем поднимает взгляд.
– Нил был моим приемным братом.
Я изучаю исчезающие синяки на его лице и гадаю, имеет ли Нил к этому
отношение.
– В последнем доме?
– Нет, до того. Сейчас Нил ходит в частную школу, но раньше ходил в Хэмилтон.
Его заставили перевестись. Он младшеклассник. Те парни из столовой – его друзья. Вот
откуда они меня знают.
Голос Мэтью на удивление спокоен, но все что я знаю о нем, может поместиться в
крошечной коробке, и еще останется свободное место. Я понятия не имею, куда зайдет
этот разговор.
– В доме, где я жил с Нилом, нас на ночь запирали в спальне. Они не должны
были... из-за пожарной безопасности или вроде того. Но работники приюта все равно это
делали. Если дети сбегали, они теряли месячное пособие, ну сам знаешь.
Я сижу совершенно неподвижно.
Мэтью пожимает плечами, но сидит совершенно скованно. Он смотрит на
противоположную стену.
– Они запирали меня вместе с Нилом. – Он горько усмехается. – Как я и сказал, в
колонии было бы лучше. Я слышал разные истории о тюрьме, и даже это, вероятно, было
бы лучше.
– Почему ты никому ничего не сказал?
От смотрит на меня.
– Я говорил. Но это был мой третий приют за год, и мое слово стояло против его.
Они запирают детей в спальнях. Думаешь, кому-то есть дело до того, что происходит
внутри? – Еще один презрительный смешок. – Вероятно, они знали. Он не был тихим.
– Что он делал?
Взгляд его глаз становится убийственным.
– Угадай.
Я не хочу гадать. Мне и не надо гадать.
– Как долго это продолжалось?
– Вечно. Не знаю. Четыре месяца. Но потом он попал в неприятности из-за того, что доставал другого ученика, и моя социальная работница наконец восприняла меня
всерьез. Нила перевели в другую школу. А меня отправили в другой приют.
Мое дыхание становится прерывистым.
– В последний.
– Ага. – Его глаза блестят, но в голосе нет слез. Он даже не дрожит. Этот парень
хорошо научился скрывать эмоции. – Я был единственным приемным ребенком. Примерно
день, я чувствовал облегчение. Ты когда-нибудь задерживал дыхание так долго, что тебе
казалось, что ты разучился дышать? Вот на что это было похоже, когда я, наконец, избавился от Нила. Но затем мужчина стал со мной слишком дружелюбным.
