Скоро меня ожидало выступление с Джонсом с Моцартом. Соната для скрипки и пианино №35. Я закрыла глаза и оттачивала свою часть. Начало я знала хорошо, вторую часть – на уровне эксперта. Третий кусочек я знала, но могло быть лучше. Я мысленно отметила, что нужно было обсудить это с учителем музыки. Когда я закончила, мне стало лучше, я расслабилась, сосредоточилась. Казалось, я могла всю ночь играть и не устать. И я вернулась к своей любимой «Оде к радости».
Мой средний палец нажал на ми, и я услышала, как она играла в ту ночь, и я вернулась во времени.
– Мм… – шептал голос у моего уха. Или в моем рту. Я не была уверена. Наверное, во рту. Там был его язык. Его язык проникал в мой рот, касался моего языка. Мне не нравились глубокие поцелуи. Мне нравились поцелуи губами, с нежными губами как у Дэниела, а не языками, которые вели себя как хотели. – Вернемся в мою комнату, – сказал он.
Эта идея звучала логично. Она звучала как продуманный план. Он встал и потянулся к моей руке. Я споткнулась, вставая, и он сжал мою руку крепче, а потом повел из комнаты в коридор, а потом и к задней лестнице.
– Уже поздно, так что нужно быть осторожными, – сказал он.
– Верно. Осторожно, – согласилась я, сжимая перила, спускаясь по лестнице.
Мы оказались снаружи за Ричардсон–холом. Мне так казалось. Было темно, ночь, и воздух был свежим. На миг в моей голове прояснилось. Я глубоко вдохнула свежий воздух. И я поняла, что не хотела в его комнату. Я не хотела идти. Я хотела добраться до своей кровати и упасть навеки.
– Эм, я пойду к себе, – выдавила я. Слова прилипали к горлу. Он, похоже, меня не услышал. – Картер, я хочу вернуться, – сказала я громче.
Он не отвечал. Он крепче сжал мою руку, так сильно, что мои костяшки ощущались как глина в его большой ладони. Я была как собака на поводке, упиралась, но хозяин упрямо шел вперед.
Собака не победила. Собака не может победить. Хозяин все равно поведет ее за собой. Я хотела залаять. Или укусить.
– Тебе понравится в моей комнате, – он не слушал меня. – У меня есть «Ода к радости».
Я играла быстрее, сильнее, будто «Ода к Радости» была телефоном, которым я хотела бросить в стену. Я играла так, словно мама сказала, что я не смогу выходить никуда месяц, и я злилась на нее так, что взяла телефон и швырнула им в стену. И батарея выпала, а телефон умер. И моя мама сказала, что вычтет это из моих карманных денег – деньги на новый телефон – ведь этот не удалось починить. Но мне было все равно, ведь было так приятно бросить его и разбить.
