Не было ничего удивительного в том, что он ждал — в Доме Сенекс ждали все. И ждали они всего двух вещей: своего конца и посетителей. Именно поэтому сотрудники и постояльцы Дома сочувствовали старику, искренне радуясь его оптимизму и способности не сдаваться, ибо за всё время, что он находился здесь, никто ни разу к нему не пришёл.
Тем не менее, пожилой человек надеялся. И надежда эта была похожа на то, как смертельно больной надеется на исцеление, как приговорённый к казни — на помилование. Похоже, старик находил для себя оправдания, позволяющие не замечать очевидного и верить, что всё ещё возможно — надо только надеяться и ждать.
— …о-век. Чело-век, — доносилось откуда-то извне, словно глухой стук в закрытую дверь.
Очнувшись, старик увидел прямо перед собой песочного цвета ретривера. Тот резвился, вилял хвостом и прыгал вокруг ярко жёлтой тарелки фрисби, лежащей на газоне.
— Играть, человек. Играть, — громко лая, не унимался пёс.
— Хорошо-хорошо, — усмехнувшись, ответил старик. — Играть.
Пёс тут же подхватил тарелку и поднёс её прямо к его рукам.
— Хороший мальчик, хороший, — гладя собаку, приговаривал пожилой человек.
Он любил животных, очень, и стал любить ещё сильнее, когда появилась возможность понимать их и говорить на одном языке. Ему нравилось, что эти бескорыстные и честные создания, в отличие от людей, никогда не играли чувствами, не причиняли нарочно боль и не пытались быть кем-то другим.
Они любили человека за его отношение, ничего не требуя взамен, и были способны заполнить собой пустоту, которую, казалось, уже ничем заполнить нельзя.
Даже в самые тяжёлые времена его жизни, питомцы всегда находились рядом, не дезертируя с терпящего бедствие корабля, и одним своим существованием умели напомнить о самом дорогом в жизни каждого — о любви — таком простом чувстве, когда его нет, и непостижимо сложном, когда оно есть.
Старик не считал себя счастливым человеком — он им был, потому что познал в своей жизни любовь.
Это было давно. Настолько, что, порой, ему казалось, будто это не его личный опыт, а рассказанная кем-то жизненная история.
Любовь… он всё ещё помнил её звук. Тот самый, что бывал громче надрывного вопля и тише эха тишины. Он помнил её ощущение — от знойной страсти до лютой ненависти, её вкус — от терпкой сладости до солоноватой горечи, запахи — от притягательного аромата до тошнотворного зловония, и даже, кажется, цвета, которые уже поблекли и покрылись толстым, равномерным слоем пыли.
