На самом деле она не так уж и много бродила сама по себе. Как только зажигались огни, ее можно было безошибочно найти в том месте, откуда с тропинки лесничества открывался вид на дом, выстроенный ниже на холме. Именно там с наступлением сумерек и стояла Аннабель. Конечно, сохраняя посадки. Она притворялась, что усердно ест за живой изгородью, но сама со столь пристальным вниманием глазела вниз, на то, как в окне Пенни готовит ужин, что нам приходилось буквально тащить ее домой.
Еще раньше ее можно было найти на открытой полянке на вершине. Там она паслась по краю поляны, одновременно наблюдая за коровами фермера Перси, пасшимися на том поле, где я исполняла свой танец вприсядку, и взирая на них с превосходством ослицы, которая может свободно перемещаться.
Лучшим способом увести ее оттуда было постучать по ее поилке, как в обеденный гонг. Тогда она галопом неслась с холма, у ворот пристраивалась мне вслед и шла за мной так послушно, как Мэрин барашек из стихотворения. Я вела ее совершенно без недоуздка или уздечки прямо в стойло. Если кто-нибудь видел меня в это время, то я чувствовала себя Крысоловом из Гамельна. Правда, бывали времена, когда, находясь на дальнем конце полянки и за поворотом, она не слышала, как я стучу, и мне приходилось взбираться в гору, по дороге энергично колотя. Тогда я чувствовала себя несколько глупо, потому что звук разносился по всей деревне. И очень часто, когда он до нее долетал, Аннабель была так полна решимости увидеть, что в миске, что мы после этого всю дорогу бежали – я с миской, вытянутой так, чтобы она не могла до нее достать, поэтому тот, кто нас видел, должно быть, думал, что мы играем в «бег с яйцом»[25].
Впрочем, было весело, когда я доставляла ее домой. К коттеджу ведут три калитки. Я вбегала и выбегала через них, плетя замысловатый узор, словно играя в игру «делай, как я», а Аннабель в притворной погоне семенила за мной, прижав назад уши. И когда наконец я отводила ее в паддок и наклонялась, чтобы отвязать калитку, она восторженно бодала меня под зад головой, чуть не перекидывая через забор.
Кошки тоже были в хорошем настроении. Соломон демонстрировал свою отличную физическую форму, изводя Шебу. Он запрыгивал на нее, собственнически похлопывая по задним лапам, как мальчишка, катающий обруч, когда она двигалась недостаточно быстро. Он входил в комнаты, не скорбно крадясь из-за двери, как делал, когда бывал болен, а твердо, посредине дверного проема, с гордо поднятым хвостом. Когда приходило время кормежки, он вступал в кухню, спустившись по лестнице с видом юного героя в рождественском спектакле. «Входит сказочный принц» – такова была, без сомнения, тема Соломона. Шеба играла в Джульетту. В пустой комнате на стене, выходящей на лестницу, есть маленькое прямоугольное окно без стекла, устроенное там в старину, чтобы свет падал на ступеньки, мы оставили его, потому что нам нравилась подобная замысловатость. Раньше это окошко было Шебе недоступно, но после появления пианино она не замедлила обнаружить, что может теперь стоять на его крышке, смотреть в окно и хриплым сиамским ревом пугать того, кто в этот момент поднимается по лестнице.
