Мелодия дождя | страница 102



— Да, на мне проклятие падших. Я не хотел тебя пугать, извини. Еще немного отдохни, ты еще не до конца восстановилась, — мгновенно отвернувшись от меня, проговорил Рэн.

И теперь я, вроде как, поняла, почему он не поворачивался ко мне лицом: боялся испугать. И правильно сделал! Я бы никуда не пошла, если бы увидела его таким.

Зря я вгляделась в его спину! Еле заметные, но все же крылья, чуть не соприкасаясь с полом, висели тяжелым грузом на его спине.

— Это… это крылья? — тихо, заикаясь спросила я.

Падший остановился, глубоко вздохнул и встал в темный угол. Точнее, сел на кресло. Значит, Рэн был тут все это время… все время, пока я спала и была без сознания.

Но вот что еще не укладывалось в голове: мы пришли к Анхеллес уже ночью, следовательно, уже должно на улице светлеть, но там по-прежнему было темно. Это снова проделки острова или я сутки провалялась и из-за этого Эд волновался?

— Почему ты не сказал сразу? — спросила тихо я, когда пришла в себя после увиденного.

— Я ждал, что ты об этом спросишь. Я в группе и не мог тебе это сказать. Если бы ты спросила — я бы ответил. Конечно, можно было, как сегодня, чуть обмануть эту систему, но не хотел напугать. Отдохни… тебе нужен отдых, — тихо и как-то безэмоционально, сухо и ровно ответил «красный».

Страх испарился. Не знаю как и с чем это связанно, но я почувствовала такую дикую, разрывающую душу тоску, грусть…

— Тебе грустно? — спросил у меня Рэн.

Я лишь кивнула. Казалось, что если я произнесу хоть слово — голос задрожит, а из глаз польются слезы. Я редко испытывала такое чувство… очень редко. Обычно я не позволяла себе грустить, да и вообще зацикливаться на этом. Всегда пыталась себя чем-то увлечь, чтобы не думать о чем-то грустном, не проявлять даже естественной жалости к себе. Абсолютно всегда было не до этого. Если я сама буду проявлять слабость, то кто будет сильным, если рядом никого не было и нет?

— Попробуй уснуть, — еще тише проговорил падший, встал и направился к двери.

Чувства будто удвоились и из груди вырвался жалкий, тихий-тихий писк. Стало ужасно холодно за считанные секунды. Сразу перед глазами всплыло все… как мне запретили видеться с тетей Стиси, как запрещали говорить о маме, как забрали музыкальные инструменты, как запретили петь, как сбили мою собаку, как тяжело было в первые годы практически без денег в Арбисе… я вспомнила все и пропиталась впервые за долгие-долгие годы жалостью к себе. Такого не было с моих подростковых лет.