Но однажды все резко изменилось раз и навсегда.
Тем утром он из рогатки с десяти шагов подстрелил белку и пытался научить тому же меня, но раз за разом мои камни позорно летели мимо. Он обзывал меня мазилой, а я смотрела на него волком.
— Нет, не так, — проворчал он, лёжа на лугу. — Вот так. — Он вскочил и, встав сзади, положил поверх моих рук свои. Затем, прижимаясь грудью к моей спине, медленно натянул рогатку и замер. Повисло неловкое молчание, которое, казалось, продолжалось вечно. Ни один из нас не смел шелохнуться. Я пыталась разобраться в своих необычных ощущениях. Его тёплое дыхание овевало мне ухо, сердце пустилось вскачь, я чувствовала: между нами происходит нечто необычное. Нечто сильное, необузданное, полное неопределённости. — Не важно. — Внезапно он выпустил мои руки и отступил. — Мне пора.
Джафир взлетел на лошадь и ускакал, не попрощавшись. Я смотрела вслед, пока он не скрылся из виду.
Я не пыталась его остановить. Мне хотелось, чтобы он уехал.
* * *
Длинный общинный дом гудел от разговоров, но я чувствовала себя не в своей тарелке. Смотрела на столбы, камыш, звериные шкуры на стенах и укладывала чистые тыквы.
— Ты за ночь едва ли пару слов вымолвила. Что с тобой, дитя?
— Ама, я не ребёнок! — развернувшись, резко ответила я. — Разве не видишь? — Я втянула воздух, сама удивляясь своей вспышке.
Ама взяла у меня из рук тыквы и отложила в сторону.
— Да. — Её голос был тих. — Детского в тебе больше нет, передо мной… молодая женщина. — Её бледно-серые глаза блеснули. — Я просто отказывалась это замечать. И как ты так быстро выросла?
— Ама, прости! Я не хотела грубить… — кинулась я к ней в объятия.
Но оправданий у меня не осталось. В голове творился полный сумбур, тело казалось чужим. Стоило вспомнить о тёплом дыхании Джафира на коже, как в животе разливалось тепло.
— Все хорошо, — сказала я. — Пойдём, остальные ждут.
Ама потащила меня в глубь общинного дома, где у очага уже сидело всё племя. Я устроилась между Микой и Бринной. Ему было тринадцать, а ей — двенадцать, но теперь оба казались мне такой малышнёй. Как и Шей и Шанталь, близнецы-восьмилетки напротив. Для меня все они были детьми.
— Расскажи нам историю, Ама, — попросила я. — О прежнем мире.
История бы меня успокоила, мысли все ещё скакали в голове, как кузнечики по полю.
Дети хотели слушать про башни, богов и Бурю.
— Нет. Расскажи лучше, как ты встретила папу, — попросила я.
Ама неуверенно посмотрела на меня:
