— Тебе скажи! Я уж думал, кремень расколется.
— Да ну тебя, — сказала и стала котомку с едой, что Заряна в дорогу дала, разбираться. Чего с ним спорить зазря? Одно не переговорю.
Пока я на ужин собиралась, а Ладимир все в пламя свое колдовское смотрел. Вдруг, откуда не возьмись, я скрип телеги услышала. Да так ясно, что мороз по коже прошелся. Откуда здесь телега — вон уж темно кругом. А после голоса — мужские да женские.
— Ладимир…
— Тихо ты, — отмахнулся он. — Путники это. Точь-в-точь как мы с тобой.
— А, если… — не успела я договорить.
— «А, если», Вёльма, то не заметят нас.
Не зря же он нож тот в землю воткнул.
Обереги нас от худого, Славша-странник…
Видать колесо у той телеги совсем худое было. Через минуту я уж уши заткнуть хотела — до того ж противно скрипит. А ездокам ничего!
Пропело свою невыносимую песню и выкатилось на поляну вместе со всей телегой, двумя худыми клячами, да четырьмя седоками.
— Тпру! — крикнул мужик, что на облучке сидел. — Стойте, заразы тощие!
Лошади, ничуть не обидевшись, мирно встали. Привыкли, видать, уже к такому обращению.
Мы с Ладимиром поднялись и стали наблюдать, как пышная баба в белой рубахе стала с телеги слазить. Ее-то и в темноте любой разглядит.
— Ох, да что ж за напасть-то такая? — причитала она, а жалобный скрип только вторил. — Все ноженьки себе отсидела. Говорила ж тебе — тулуп возьми подстелить! — видать на мужика ругалась, а потом к нам обратилась: — Тихий вечер вам, люди добрые! Не пустите нас у огонька погреться. А то уже темно, а мы-то и заплутали…
— Отчего ж хороших людей не пустить? — ответил Ладимир, а я опасливо за его плечом стояла. — Вы кто такие будете?
— Так мы же… — начал было мужик.
— Мы на свадьбу едем, — опередила пышная баба. — К Родне, в Домину. Может, слыхали, село такое большое близ Трайты? Меня Румяной звать, а это, — словно нехотя в сторону мужика махнула, — муж мой, Стоян. С нами братец младший — Осьмуша, да дочурка наша — Забава.
— Ну что ж, — Ладимир миг подумал, — проходите к огню, всем места хватит.
Соседи наши шумными да сварливыми оказались. Раньше я все на Ладимира глядела, думала, вон несчастье чьё-то будет. Теперь вижу — несчастья они всякие бывают.
Румяна — шустрая бабенка. Глазки у нее маленькие да быстрые. И все-то она увидит, все-то она приметит, ко всему руку норовит приложить. А муж ее, Стоян, потише будет. Знай, себе на уме. Только уж больно много ругается.
— Ох, хорошо возле огонька посидеть, — вольготно раскинулась на старом, потерпевшем от времени, одеяле, Румяна. — А то целый день на кляче этой трястись, — кивнула в сторону телеги. — Никаких сил нет. Мы ведь в пути уж не первый день. Как выехали третьего дня, так и до сих пор…
