— Ой ли? — в который раз засмеялся Ладимир. — И кто ж позарился?
— Уж коли на тебя позарились, так отчего ж на меня не глянуть!
— Не шуми, я шучу. Значит, не хотела ты у печи стоять да детей растить?
— А чего мне печь? Мир вон как велик, а я что ж, весь век на нее смотреть буду? — не выдержала, честно сказала.
Думала, посмеется надо мной, опять какую пакость скажет. А вот и нет, даже согласился:
— Твоя правда. Негоже чародейке в глуши сидеть да дар свой губить. Дар ведь, если внутрь затолкать, вредить станет. Сжигать человека дотла, наружу рваться. Верно ты поступила, Вёльма. Не могу тебя судить. Только вот не боишься, что искать станут?
— Боюсь, Ладимир. Очень боюсь. Отец с братьями, может, уже клич пустили, что пропала их девка.
— На поиски-то выехать могут?
— Не знаю даже. Не шибко они любили меня, не шибко баловали. Разве что за молву людскую побоятся.
Он посмотрел на меня и как-то сочувственно произнес.
— Чудная ты, Вёльма, оттого и не любили. Вороны и те белых не любят, а люди подавно.
Отвернулась я от него. Вспомнила, как отец в сердцах говорил: «Послали же боги мне такое наказание! И что тебя ушедшая не заберет? Ох, сбуду тебя, Вёлька, со двора! За первого встречного отдам и имени не спрошу. Чтоб семью перед соседями не позорила!»
Хоть и родные, а не нужна я им была. На отца лицом не похожа, люди на меня все пальцем тыкали, а родные сестры помехой называли. Нет, верно, что ушла. Им легче станет, а мне… Не была я хорошей, такой, как другие, знать ввек не стану.
— Чего это ты, Вёльма?
— Ничего, — сказала, стирая слезу со щеки грубым рукавом куртки. — От ветра глаза болят.
Ладимир все понял. От него ведь не скроешься. Но виду не подал.
Указал куда-то в сторону от дороги, где темное пятнышко деревьев виднелось.
— Там заночуем.
— Там, так там.
* * *
Чудеса в решете — дыр много, а выскочить некуда (славянская пословица).
Остановились мы, в том самом месте, которое Ладимир указал. Не ошибся ведун — славно тут. И неприметно, и тихо, и от дороги далеко, да и колодец есть. Видать люди издавна тут стоянки устраивали и соорудили, чтоб путникам легче было.
Поснимали мы с наших лошадок сумки, расседлали их, стреножили и на травку, пастись, отпустили. Благо тут вся земля ею покрыта, мягкой да шелковистой.
Ладимир обошел нашу стоянку, что-то про себя бормоча. Потом вдруг на колено опустился, ножом по земле черту провел и с силой его воткнул.
— Чего это ты делаешь? — спросила я, издали за ним наблюдая.
