— Ой, гордячка!
— Правильно сделала, нечего всяким…
— Чернавка-змеюка!
— Бабы-дуры! — понеслось из толпы, а после люди расходиться стали.
Опустила я голову и чуть не заплакала. Обидно и больно стала. Зря, выходит, унизилась и по-людски вести себя пыталась.
— Не реви, лисица, не реви, — проговорил Сван над самым ухом. — Побеждает не тот, кто больнее ударит, а тот, у кого сила примириться есть.
Сказал и ушел прочь. Остались мы трое — я, Арьяр да Амельд.
— Ну что, — усмехнулся привратник. — К Ясне тебя вести? Вон как Чернава лицо-то раскроила. Чего доброго и зараза начнется.
— А ты и рад смотрю, — ответила грубо. — Вон рот до ушей на чужую беду.
— Да что ты? Неужто от Чернавы набралась. Девка она красивая, да только норовистее тебя будет.
Арьяр легонько тронул меня за плечо, будто обнял незаметно.
— Идем, Вёльма. Раны залечить надо.
А после посмотрел так, что к глазам слезы так и подступили. Едва сдержалась я, чтоб себя не начать жалеть.
— Идем…
Ясна, увидев меня, охнула, да кинулась хлопотать — склянки со снадобьями своими доставать. Амельд и Арьяр наскоро ей все рассказали, а знахарка после оханья своего вдруг смеяться стала. Меня чуть-чуть пожурила, а после какой-то мазью царапины обработала.
Густой травяной дух окутал меня, в нос ударил так, что голова закружилась. Ясна уверила, что все хорошо будет и дурного тут нет.
— Зелье хоть и пахнет сильно, а помогает скоро. Глядишь, через несколько дней и следов на твоей щеке не будет. Вот, возьми, — подала мне склянку, — будешь дважды в день мазать, и как рукой снимет. Запомнила?
Я кивнула.
— Ну и славно. Смотри, больше с девками нашими не дерись.
— Куда уж? — недовольно проворчала я. — Ухожу скоро. Погостила и хватит.
Ясна понимающе кивнула и чуть заметно улыбнулась, отчего у уголков ее глаз тоненькие морщинки появились — печать того, что годы-то она прожила немалые. Зато как сохранилась! Мне бы ее умение! Впрочем, сказывают, ведуны да чародеи дольше живут и стареют медленно. Может, повезет. А то вон матушка моя едва-едва четвертый десяток разменяла, а уже состарилась.
Ох, матушка, как же ты там?
О родне я старалась не думать. Неправильно это — бежать, а опосля волосы рвать на себе да в рыданиях заходиться. Нет уж. Ушла, значит, ушла. И дороги назад нету.
— Рановато ты уходишь, Вёльма, — ухмыльнулся Амельд, усевшись на широкий яснин подоконник. — С тобой вон как весело в Подлесье стало.
— Пожил бы ты с ней под одной крышей денек, — не без насмешки добавил Арьяр, — узнал бы, что такое настоящее веселье.
