Ночью мы снова останавливались, отпустили оленей, развели костёр, пили чай, и утром я снова в лихорадочном состоянии ожидал оленей. Прежде чем отправиться за ними, Никифор предупредил, что у одного из них отвязалась колотушка.
– Что же он, – ушёл? – спросил я.
– Бык – то здесь, – ответил Никифор, и тут же начал обстоятельно бранить хозяина оленей, который не дал в дорогу никакой справы: ни верёвки, ни аркана. Я понял, что дело обстоит не вполне благополучно.
Сперва был пойман бык, случайно подошедший к нартам. Никифор долго хрипел по-оленьи, чтобы заслужить расположение быка. Тот подходил совсем близко, но как только замечал подозрительное движение, немедленно бросался назад. Эта сцена повторялась раза три. Наконец, Никифор разостлал петлями небольшую верёвку снятую с кошевы, и прикрыл её снегом. Потом стал снова вкрадчиво хрипеть и курлыкать. Когда олень приблизился, осторожно ступая ногами, Никифор рванул верёвку, и колотушка оказалась в петле. Пойманного быка на верёвке потащили в лес, к остальным оленям, в качестве парламентёра. После того прошел добрый час. В лесу совсем рассвело. Время от времени я слышал в отдалении человеческие голоса. Потом всё снова затихало. Как обстоит дело с оленем, избавившимся от колотушки? В дороге я слышал поучительные рассказы о том, как приходится иногда по три дня разыскивать ушедших оленей.
Нет, ведут!
Сперва поймали всех оленей, кроме вольного. Тот бродил вокруг да около и не поддавался ни на какую лесть. Потом сам подошёл к пойманным оленям, стал среди них и уткнул морду в снег. Никифор подкрался к нему ползком и схватил вольника за ногу. Тот рванулся, опрокинулся сам и опрокинул человека. Но не тут-то было! Победителем оказался Никифор.
Около 10 часов утра приехали в Соу – вада. Три юрты заколочены, только одна жилая. На бревнах лежала огромная туша убитой самки лося, немного дальше – изрезанный дикий олень; куски посиневшего мяса лежали на закопчённой крыше, и среди них – два лосиных телёнка, вырезанных из брюха матери. Всё население юрты было пьяно и спало вповалку. На наше приветствие никто не откликнулся. Изба большая, но невероятно грязная, без всякой мебели. В окне – треснувшая льдина, припёртая снаружи палками. На стене – двенадцать апостолов, портреты всех монархов и объявление резиновой мануфактуры.
Никифор сам развёл огонь в очаге. Потом встала остячка, пошатываясь от хмеля. Подле неё спали трое ребят, один – грудной. Последние дни у хозяев была большая удачная охота. Кроме лося, добыли семь диких оленей; шесть туш лежат ещё в лесу.
