Лес и лес… Вот снова пожарище, по видимому, старое: среди обгорелых стволов идёт в гору молодая поросль.
– Отчего загораются леса? От костров?
– Какие тут костры? – отвечает Никифор, тут и души живой летом не бывает: летом дорога рекой идёт. От тучи леса загораются. Ударит туча и зажжёт. А то ещё дерево о дерево трётся, пока не загорится: качает их ветер, а летом дерево сухое. Тушить? Кому тут тушить? Ветер огонь разносит, ветер и тушит. Клей сверху обгорит, кора облупится, хвоя обгорит, а ствол останется. Года через два корень высохнет, и ствол свалится…
Много тут голых стволов, вот-вот готовых упасть. Иной держится на тонких ветвях соседней ели. А этот совсем уж было падал на дорогу, но задержался, бог весть как, аршина на три вершиной от земли. Нужно наклониться, чтоб не расшибить головы. Снова полоса могучих елей тянется в течение нескольких минут, затем внезапно открывается просека на речку.
– По таким просекам весной хорошо уток ловить. Птица весной сверху вниз летит. Вот по заходе солнца на такой просеке натягиваешь сеть: – от дерева и до дерева, до самого верху. Большая такая сеть, что твой невод. Сам тут же под деревом лежишь. Утка стаей летит на просеку и в сумерки вся так стаей в сеть и вобьется. Тогда за веревочку дёрнешь, сеть упадёт и всю добычу накроет. Штук до 50-ти можно так сразу взять. Только успевай закусывать.
– Как – закусывать?
– Убить-то её надо ведь, чтоб не разлетелась? Вот и закусываешь ей зубами головку сверху – только поспевай… кровь по губам так и течёт… Конечно, и палкой тоже можно бить её, только зубами вернее…
Сперва олени, как и остяки, казались мне все на одно лицо. Но вскоре я убедился, что каждый из семи оленей имеет свою физиономию, и я научился её различать. Временами я чувствую нежность к этим удивительным животным, которые уже приблизили меня на пятьсот вёрст к железной дороге.
Спирт у нас весь вышел, Никифор трезв и угрюм. Остяк поёт свою песню о мочальной веревке. Минутами мне невыразимо странно думать, что это я, именно я, а не кто другой, затерялся среди этих необъятных пустынных пространств. Эти две нарты, эти семь оленей и эти два человека – всё это движется вперёд ради меня. Два человека, взрослых, семейных, оставили свои дома и переносят все трудности этого пути, потому что это нужно кому-то третьему, чужому и чуждому им обоим.
Такие отношения имеются всюду и везде. Но нигде они, пожалуй, не могут так поразить воображение, как здесь, в тайге, где они выступают в такой грубой обнажённой форме…
