Тот, кто был справа от меня, легко, без нажима, придерживал на своем колене мою правую руку; другой, слева, -- левую. Третий, в неудобной позе, почти лежа, пристроился за нашими спинами -- на тот, очевидно, случай, если я решусь бежать, разбив заднее стекло, а может, для того, чтобы помешать западным корреспондентам, с кото-рыми я только что был, сфотографировать меня. Рядом с шофером си-дел еще один и докладывал по рации о том, что операция успешно завершена.
Несколько минут назад дамоклов меч, так долго висевший над моей головой, наконец опустился: меня арестовали. Сидя в машине, я ощутил вдруг странную расслабленность; постоянное напряжение, в котором я жил последнее время, внезапно спало, будто кто-то одним поворотом рубильника отключил от сети оголенные провода нервов.
Одиннадцать дней назад, четвертого марта тысяча девятьсот семь-десят седьмого года, в газете "Известия" были опубликованы статья Липавского и редакционное послесловие к ней, обвинявшие меня и еще нескольких активистов алии в шпионаже против СССР по зада-нию ЦРУ. Друзья приходили утешить, а на самом деле -- и простить-ся; корреспонденты -- взять последнее интервью. Каждый в глубине души понимал, что арест -- это лишь вопрос времени. Они говорили со мной так, как, должно быть, говорят с неизлечимо больным, убеж-дая и его, и самих себя, что все обойдется.
"Никогда они на это не решатся! Ведь это будет очередное дело Дрей-фуса!" -- слышал я от друзей еще полчаса назад. И вот -- "значит, они все-таки решились!.." Томительное ожидание кончилось, но верить все равно не хотелось. Не снится ли мне это? Не фантазирую ли я? В по-следние дни я часто представлял себе свой арест, прокручивая его в во-ображении, словно фильм, -- может, и теперь это всего лишь еще один сеанс? Облегчение от того, что кончилась неопределенность, вдруг сменялось надеждой, что происходящее -дурной сон, и надо только заста-вить себя проснуться; в этой череде обрывочных эмоций не было ров-ным счетом никакой логики.
На повороте машину занесло. Моя правая рука невольно дернулась, и кагебешник мгновенно, с профессиональной жесткостью, сжал ее в запястьи и вернул себе на колено. Я давно знал этого поджарого блондина с простым русским лицом: слежкой за мной он занимался уже не один год. Всегда улыбчивый -- такие, кстати, нечасто встречаются среди "хвостов", -- на сей раз он был мрачен и заметно нервничал. Сидевший впереди запросил по рации инструкций: ехать через центр или вдоль Яузы. Я говорил себе: "Смотри внимательно, может быть, ты видишь Москву в последний раз", -- и пытался запечатлеть в памяти улицы, по которым мы проезжали. Ничего из этого не вышло; впоследствии я так и не мог вспомнить, как мы ехали -- через центр или вдоль реки.
