– В комсомол пойдут, – лукаво увернулся Нил.
– Пускай идут. А вы их сперва окрестите.
– А где ж моя крестница? – вдруг спросил монах.
– С дедом в поле.
– В поле? – удивился Нил. – Это – в отца. Это у неё отцовское. Ну, теперь уже скоро, скоро битве конец. Сейчас в лесах его одолеют, а дальше уже пойдут, пойдут… – И монах махнул рукой за поле, на запад.
Зинаида внимательно слушала слова Нила, пытаясь понять их спрятанный от постороннего смысл.
– С папкой будет в поле ходить моя крестница. Поле слушать. Слушать… Как колос звенит. Ветер его наклонит, а он о другой-третий ударится и – звон пошёл, звон, звон… Земля в колокола бьёт. Всё истинное – тихое, негромкое. Незачем ему греметь. Такие и земные колокола. Земля почти всегда молчит. И родит – молчит. Молчушко… Сколько, ты говоришь, детей в Прудках родилось? – вдруг прервал он свои смутные размышления и посмотрел на Зинаиду, как смотрит бригадир, когда спрашивает о вечёрошнем надое, чтобы внести его точно число в суточную ведомость.
– А сколько… – растерялась Зинаида. – Сейчас сосчитаю. Вера родила, Маня Фоминиха, Анисья тоже девочку, и на том конце двое… Шестеро!
– Ничего, что некрещёные. Срок придёт, окрестятся. Любить надо детей. Любить. Любовь крепче крещения. А там и окрестятся. А что ж Курсант? Пишет?
– Пишет. Боюсь я за него. Всё сердце изболелось.
– Это твоя боль. Боль сердце доброму научает. Пускай болит. А Курсант твой вернётся. Хотя и не сразу. Хлеба-то детям хватает?
– Может, когда и не хватает, да только все ж сейчас так живут.
– Травку, травку щиплите.
– Щиплем. Куда ж без этого? Крапива да толкачи. Нюньки да сныть. Иван-чай да одуванчик.
– Вот-вот. А скоро и полегчает.
– Да вы бы зашли в дом. Я и на стол вам соберу. Что ж вы в калитке стоите? Мы ж не чужие.
– Спасибо. Добрая у тебя душа. Тебе теперь за двоих жить. За двоих и работать придётся. Знай. Дорога у тебя впереди – у-у!.. Дальняя. Глаза не запылит, душу не встревожит. Железная. Поедешь с радостью.
– Да куда ж мне ехать от детей и родителей?
– Поедешь. Так надо. Учиться.
Сперва Пётр Фёдорович решил взять самые дальние сенокосы. Лесные. Выкашивали все полянки. Там же подбивали ряды, сушили и уже сеном вытаскивали на волокушах к дороге. Дальше уже легче – сено из боровков[10] забирали возчики. Грузили на телеги, очесывали, чтобы не терять клоками в дороге, прижимали сверху еловым хлудом[11] и везли в Прудки.
Зинаиду, как и других женщин помоложе да покрепче, на время покоса освободили от работ на ферме и отправили на луга.
