Эта параллель глубоко оскорбляла короля и затрагивала его властные полномочия. Карл отказался проводить различия между собой и герцогом, будучи убежден, что парламент ведет кампанию против него персонально, и заключил лидеров борьбы против своего друга в Тауэр. Единственная вина Бекингема, полагал Карл, в том, что он его друг и главный советник. Все прочие жалобы на герцога — пустые придирки. Много ли авторитета сохранит король в глазах подданных, если в самом начале правления и в столь важном деле доставит величайшее торжество врагам и совершенно обескуражит приверженцев? Сегодня общины отнимут у него министра, завтра они посягнут на какую-нибудь часть его монаршей прерогативы. Король заметил палате: «Я должен объявить вам, что не потерплю, чтобы вы преследовали кого бы то ни было из моих слуг, тем более тех, кто поставлен так высоко и так близко ко мне. Бывало, спрашивали: что мы сделаем для человека, которого почтил король? Теперь некоторые ломают себе голову, придумывая, что бы сделать против человека, которого королю угодно было почтить. Я желаю, чтоб вы занялись делом о моих субсидиях. Если нет, тем хуже для вас. И если из этого выйдет какое-нибудь несчастье, я почувствую его, конечно, после всех».
Карл видел в оппозиционерах «ничтожных маленьких заговорщиков», и, надо признать, отчасти был прав. Тогда, в 20-е годы, большинство депутатов съезжалось в Вестминстер, чтобы подтвердить свое положение или обрести опору на местах, поддержать конкретных министров короля или войти в круг аристократии… Ведь по случаю коронации Карла восемь титулованных особ получили патенты на графские титулы, в 1627 году было выдано восемь патентов, а в 1628 году — девять, три из которых предназначались ирландцам. Часто борьба в парламенте инспирировалась придворными, желавшими усилить свое влияние при дворе. И атака на Бекингема, помимо общего недовольства его «провальной» политикой, была частью кампании, организованной его главным соперником при дворе графом Пемброком, кстати, защитником «протестантского дела» не только в Англии, но и во внешней политике.[98]
Как видно, Карлу надоело терпеть поражения от тех, кого он мог в любой момент разогнать. Свои проблемы он тогда никак не рассматривал как борьбу между короной и парламентом. Уступки, которые он пытался делать, принимались с восторгом, но ни к чему не вели. И парламент был распушен королем. Статистика, однако, говорит, что в течение первых четырех лет правления Карла I парламент собирался чаще, чем в предыдущие семнадцать лет. При этом суммы на военные расходы он предоставил куда большие, нежели в 90-х годах XVI века.
