Варенихину казалось, что он нашел оптимум в две тысячи пятьсот импульсов, выбросы при котором достигают четырехсот кюри в сутки. Достигнет счет этого предела — он отыскивает разуплотнившуюся ядерную кассету и выдергивает ее из активной зоны атомного реактора в бассейн выдержки. Но у Суханова при полутора тысячах импульсов в трубу летит две тысячи кюри. Кто из них врет? Вопрос этот очень волновал Варенихина. Ведь если ошибается он, то в трубу летит не четыреста, а четыре тысячи кюри! Есть над чем задуматься…
Импульсы… Черт бы их побрал! Спор уже идет два года.
Варенихин ощутил сонливость и закрыл глаза. На темном внутреннем экране забегали поначалу какие-то серые мушки. Они плавно скользили туда-сюда, будто по мокрому черному стеклу. Варенихин сильнее сжал веки, пытаясь избавиться от мушек, но яркие вспышки голубых искр пришли им на смену, контрастно выделяясь на темном фоне.
«И тут импульсы», — подумал он, усмехнувшись, и открыл глаза.
«Но почему у Суханова при полутора тысячах импульсов активность выбросов в пять раз больше, чем у меня? Кто ошибается?..»
— Кто ошибается? Кто ошибается? Тра-ля-ля-ля! — пропел Варенихин на мотив колыбельной песни и засмеялся. — Баю-бай! Баю-бай! Варенихин, засыпай…
А перед его мысленным взором возник и равнодушно вел счет регистрирующий прибор, разноцветно сияя глазками ламп, а на шкале интегратора быстро бежали, сменяя друг друга, бесчисленные ряды огненных цифр. Импульсы… Счет продолжается…
Нитрон подействовал. В загрудной области стало легко и свободно. Варенихин глубоко вздохнул и вскоре сладко засопел. Лицо его во сне оставалось озабоченным и, лишенное печати раздумий, четче обнаружило давнюю и глубокую усталость.
Последние годы сон его неизменно сопровождали сновидения. Даже в дреме. И сейчас тоже. Во сне увидел он себя на ярко-зеленой, залитой солнцем лужайке. Он шел, а навстречу бежала внучка Лялечка в желтеньком, в красный горошек, платьице. Пухленькие ручонки ее, ножки в белых туфельках, большой голубой бант на белокурой головке были очень нежными и притягивали. И так она радостно и заливисто смеялась, таким счастьем были полны ее большие синие глаза, что Варенихин не выдержал, сам рассмеялся и, испытывая в груди необычайные легкость и освобождение, раскинул руки, побежал навстречу внучке, подхватил ее на руки, а она, смеясь, отталкиваясь от него своими пухлыми ручонками, острыми, тонкими, как бритвочка, ноготочками оцарапала ему нос. Потом Лялечка прижалась к его груди и сказала:
