— Что-что? — спросил Метелев, чувствуя, как в груди у него занялось и подступило удушье.
— Я, Виталий Иванович, за свою семью драться буду… Я готов пройти через все, лишь бы семья осталась… Она же, дура, ни хрена не бельмесит… Я ж все, все делаю… И дочки на мне, и она на мне… Ничего мне не надо… Я готов их себе всех на горб посадить и нести, пока не умру… Вот какие дела…
Метелев встал. Судорожный холодок пробежал по телу. Буркин сидел все так же потупившись. Виталий Иванович сквозь мгновенно навернувшиеся нежданные слезы увидел, как искривилось и стало расплываться темно-малиновое лицо Буркина, быстро отвернулся и сделал несколько шагов вдоль щитов с аппаратурой.
— Не беспокойтесь, Виталий Иванович, всё лады… Это на работе нисколечко… Все чин чинарем… Наша смена по электроцеху первое место держит… Вот и на доске висим… Хе-хе-хе…
У Метелева как-то враз высохли слезы. Он подошел к Евгению Михайловичу и, не пытаясь скрыть волнения, сказал:
— Ты очень правильно говоришь, Евгений Михайлович. У тебя за плечами война… Не мне тебя учить… Держись… Я верю, ты выстоишь… Семья… Это последнее, самое последнее… И главное… Я очень тебя понимаю…
Буркин встал. Протянул Метелеву руку:
— Спасибо, Виталий Иванович… Дочек жалко… А то бы… Вы не беспокойтесь… По работе чин чинарем…
Метелев как-то сразу успокоился, в сопровождении Буркина прошел вдоль щитовой, внимательно осмотрел аппаратуру, проверил правильность вывода в ремонт четырех секций. Поймал себя на том, что невольно думает о судьбе шагающего рядом человека, прошедшего тяжкую войну, с трудом великим, видимо, сколотившим себе семью, и теперь вот предстоит новое испытание. Надо удержаться, сберечь, выстоять, не допустить развала…
«А дети-то малы… А ему сорок семь…»
— Ты первый раз женат? — спросил он вдруг Буркина.
А тот уже отвлекся от личного и переключился на деловой, рабочий настрой. И теперь от неожиданности смутился, потупился.
— Второй, Виталий Иванович… — И, словно желая предупредить следующий вопрос начальника смены, добавил: — Была мне неверна… И бесплодная…
Метелев понял, что перебрал, и ощутил неловкость. Не зная, что сделать, чтобы хорошо расстаться с Буркиным, в лице которого появилась отчужденность, он обнял его за плечи и, испытывая искреннее сочувствие, сказал, потому что понимал, что молча уходить нельзя:
— У тебя трудная судьба, Евгений Михайлович… Но я всем сердцем желаю тебе удачи…
«Фальшиво получилось…» — подумал Метелев и заметил на лице Буркина официально-смущенное выражение.
