Шли недели, и я постепенно привыкла появляться вместе с Мирой на людях. Не обращала внимания ни на велосипед, ни на манеру одеваться, если только она не наряжалась совсем уж парадно – а это случалось редко, так что можно было избежать неловких ситуаций. Тяжелее было воспринимать реакцию окружающих – жителей Колби.
Конечно, Беа Уильямсон дело не ограничилось. Были женщины в библиотеке, которые закатывали глаза, когда туда заходила Мира. Мужчины в хозяйственном магазине, усмехавшиеся, пока она сосредоточенно выбирала отвертку, держа под мышкой свою розовую сумочку. Некоторые просто опускали головы, другие озвучивали свое мнение.
– Ну, Мира, – говорил мужчина в хозяйственном магазине, где мы покупали суперклей для ее ремонтных проектов, – скоро ежегодная церковная ярмарка в честь Дня независимости. Уверен, ты у нас будешь главным покупателем.
В супермаркете женщины, сгрудившись возле отдела замороженных товаров, наблюдали, как Мира выбирает печенье.
– Боже, Мира Спаркс – большая любительница сладкого! Такого не скроешь.
Шуточки о весе, по очевидным причинам, были хуже всего. Но я ничего не говорила: это не моя битва. И если она раздражала Миру, как огорчала бы меня, то она это тщательно скрывала. Я лишь спрашивала себя, не наступит ли день, когда она просто сломается под напором чувств, которым не давала выхода.
Ближе всего к этой теме мы подошли однажды, когда в магазине на заправке какая-то женщина отвесила ехидный комплимент терминаторским очкам Миры.
– Не очень приятная дама, – осторожно заметила я, когда тетя взбиралась на велосипед.
Но Мира просто пожала плечами, убирая подножку велосипеда.
– Да ладно! – только и сказала она, словно это я позволила себе что-то лишнее. И, вихляя по пустой дороге, неторопливо направилась к дому.
Были, однако, вечера, когда Мира уходила наверх с котом Норманом под мышкой и из-под ее двери выбивался свет. Я представляла, как она сидит на кровати, вспоминая все эти реплики – как это бывало со мной. Если Мира хоть в чем-то походила на меня, то она могла заставить их замолчать лишь на время. И я знала, что именно поздней ночью, когда стихали все другие звуки, обиды будто проступали из тьмы, как привидения, и оставались поблизости, пока не наступал долгожданный сон.
